И вдруг в монотонно-однообразной, бесформенной темноте-тишине я стала различать слабый мерный звук – словно крохотный молоточек бил по маленькому упрямому гвоздику: тук, тук, тук, тук… Пустота оказалась не пустой – в ней настойчиво бился чей-то ритм.
Прислушавшись и убедившись, что мне это не кажется, на ощупь закутавшись в одеяло, я тихонько спустила ноги с кровати, нашарила пол и босиком – ибо не представляла, где сейчас могут быть мои тапочки, – пошла на это спасительное «тук-тук-тук».
Яркий, резкий, холодный лимонный свет, прочерчивавший на ковре в игровой жесткую прямую линию, буквально ошеломил и ослепил меня. Оказалось, что в группе шторы были не задернуты и Луна здесь хозяйничала вовсю, всех кого ни попадя без спросу заводя к нам в гости. Тени деревьев преспокойно улеглись дремать на ковре – видимо, на улице угомонился и ветер! – линии проводов перечеркали своими пересечениями все стены, тучки, лениво наплывая, проходили сквозь зал, не останавливаясь – этим, наверное, у нас не нравилось! Сама же Луна, как любопытная девочка, пользуясь тем, что в комнате никого нет, время от времени трогала своими острыми лучиками наши игрушки, высвечивая то куклу, то машинку, то башню из конструктора, которую вчера построил Димка… Такой привычный мне шумный и теплый мир ночью был совсем другим – равнодушным, отрешенным, недобрым, а игрушки – днем такие веселые и родные! – почему-то пугали.
Больше всего на свете сейчас, боясь потерять звук, обходя по большой дуге пугавшие меня предметы, я упрямо шла в ту сторону, откуда раздавались мерные удары маленького молоточка о маленький гвоздик: «тук-тук-тук-тук»… Звук становился все громче и отчетливее, пока я не оказалась возле висящих на стенке часов…
Время все-таки шло! Оказалось, что это я слышу звук его шагов, отмеривающих дорогу маленькой упрямой стрелочки. Пока я лежала в постели, она медленно-медленно, но добралась до палки с носом! Значит, не надо ни о чем думать, не надо ничего бояться. Надо просто сидеть и смотреть, как стрелочка дважды придет в одну и ту же точку! Раз Марьстепанна так сказала, раз стрелочка, пусть и страшно медленно, но все же «пошла», значит, так оно и будет!
Я стала искать, откуда же виднее всего, как она проделает весь этот путь? Но в огромной холодной зале нигде мне не находилось места – ни на стульчике, ни на ковре, ни среди машинок, ни у полок с нашими поделками, ни тем более у окна, ни за столом, ни даже на столе воспитательницы. Везде было пугающе бесприютно: застуканная врасплох Луна спряталась за тучей, гости, видимо, перепугавшись моего прихода, неслышно покинули комнату, и с улицы в холодные стекла теперь лишь тускло отсвечивали далекие уличные фонари.
И тогда я накрыла одеялом ближайший к часам маленький квадратный столик, за которым мы сегодня рисовали, залезла внутрь этого уютного крохотного мирка и решила этого самого «завтра» ждать здесь, в щелочку неотрывно наблюдая за ходом Времени.
Но стрелочка снова стала капризничать. Сколько бы я на нее ни смотрела, она опять, словно специально, остановилась и замерла, прямо приросла к этой носатой палке, и ее нарочитая медлительность совершенно не вязалась с таким частым и торопливым звуком шагов Времени.
Что-то тут явно было не так. Может быть, Время сломалось?
И тут внезапная догадка мелькнула у меня в голове!
Значит, в той заветной Бабушкиной шкатулке, которую мне строго-настрого запрещено было трогать, тоже жило Время! Ведь среди всяких совершенно завораживающих, чарующих вещей в ней на самом дне покоилась тяжелая, гладкая золотая пудреница, которая издавала такие же точно звуки удара крохотного молоточка по маленькому гвоздику, только очень тихие. Чтобы их расслышать, надо было прикладывать пудреницу к самому уху.
В те редкие вечера, когда Бабушка доставала и открывала эту шкатулку, мне никогда ничего из того, что в ней лежало, не давали подержать, а только показывали издали. Например, осторожно перебирая пальцами обрывок тончайшего затейливого черного кружева, Бабушка говорила:
– Не трогай, так смотри… А то порвешь, оно ведь очень старое… Его плела еще твоя прабабушка… умелица была редкая…
Приближая к лампе то одно, то другое тускло-желтое, чуть погнутое колечко с мутными цветными камушками, Бабушка каким-то особенным, растроганным, теплым голосом произносила: