- Кто первый доберется до кухни, тот забирает пирожок целиком. - Я перелез на тумбочку и прыгнул на простыню, висящую на двери. Вытащил из-за резинки штанов тапки и кинул на пол. Пробежал по ним в следующую комнату и прыгнул на кресло.
- Нечестно, Ян! Ты уже был впереди.
Я оглянулся и увидел, как Алинка болтается на простыне. Она зарычала, как коала, пробежалась по тапкам и прыгнула ко мне. Я оттолкнул ее и перелез на стул, а затем и на мамину кровать. Опрокинул гладильную доску в углу, и она легла прямо до стола на кухне. Я пробежал по ней и схватил пирожок с повидлом.
Мама среагировала на грохот:
- Так, Ян! А ну, перестань буянить! И расставь все, как было. А потом за стол садитесь.
Я поставил доску на место и сел за стол, облизнувшись на пирожок с повидлом. Алинка села рядом и с надутыми щеками принялась ковырять вилкой капусту в пирожке. Я отдал свой приз Алине.
- Повидло, наверное, уже залежалось, на кой ляд мне такой.
- Спасибо, Ян! - Алинка улыбнулась, разломила пирожок и протянула мне половину.
Я отрицательно покачал головой.
- Какие вы у меня молодцы. На самом деле я испекла два с повидлом, просто хотела посмотреть, умеете ли вы делиться. - Мама потрепала нас по головам и наградила меня пирожком. От него пахло вареньем.
Мы дружно засмеялись.
Я ловлю себя на мысли, что в этом воспоминании не было Тани. Впервые за долгое время я думал только о своей семье. Но думать о них уже поздно.
Ботинки хлюпают по лужам, а ветер хлещет по лицу листьями. Машины одна за другой поднимают волны и поливают грязью. Я даже не пытаюсь уклоняться, эта полоса препятствий не сравнится с той, что мы преодолевали в детстве. Влетаю в подъезд, открываю дверь. Забегаю в комнату.
Пусто.
Я падаю на колени. Мокрый, грязный, я рыдаю так, как должен был рыдать в тот день. Я понял только сейчас, понял, что потерял их навсегда.
- Счастливчик! Прошу тебя! Вернись! Отдай их мне! Отдай!
Может быть, если я снова получу сотрясение, мы снова соединимся.
Я рыдаю и истерично смеюсь. Бью головой об стену, оставляя на обоях кровь. Глаза жжет от слез, и с каждым ударом все труднее шевелиться. В бессилии я падаю на пол и смотрю, как в окне рябина теряет последние листья. Достаю сигарету из промокшей пачки. Щелк-щелк. Огонек оплетает ее, как змея, но во рту только вкус табачной влаги. Говорят, организм человека на восемьдесят процентов состоит из воды, но мой организм полностью состоит из никотина.
Сегодня воскресенье, мама опять затевает уборку. Помню, как мы с Алиной еще в детстве прятались в шкафу, чтобы не помогать. Она тогда запуталась в мамином платье и плюхнулась, сорвав все вешалки. Еще бы, отец так внезапно открыл дверь. Хотя туда он заглянул в последнюю очередь, знал же, что мы там сидели; должно быть, тоже убирать не хотел, вот и искал нас якобы.
"Учись, пока я жив" - эту фразу больше некому произносить. Я снимаю со стены рамку и достаю оттуда орден героя России. Да даже миллионы таких не стоят человеческой жизни. А чего стоили их жизни: бутылки водки и непотушенной сигареты? Я ведь обещал беречь их. Обещал. А сберег только обугленную фенечку. До сих пор не верится, что мама все же научила Алинку рукоделию. И зачем я тогда смеялся над каждым неверным стежком? Они сделали мне подарок. Вместе. А я... Какой же я был мразью. Счастливой мразью.
<p>
VI. Где красный?</p>
Кирилл прижимает Счастливчика к забору и сдавливает локтем горло. Счастливчик теряется и хрипит.
- Кажется, ты хотел извиниться. - Кирилл ослабляет хватку.
Счастливчик оглядывается по сторонам. Контура нигде нет, и голос в голове не мучает. Что-то произошло, но пауза коротка, а кулаки слишком жесткие.
- Хорошо, твоя взяла. Извините, что испортил вам вечер. А теперь отпусти, мне пора. Можете без меня развлекаться с теми амбалами.
Дождь усиливается.
Таня вытирает слезы, подходит к Кириллу и шепчет ему на ухо. Он отступает в сторону. Счастливчик отскакивает от забора, обеспечивая путь отхода.
- Я бы предпочел, чтобы он отошел еще дальше, а вот ты можешь нарушать мои границы сколько хочешь.
Кирилл улыбается на его колкость. Таня выхватывает новый баллончик из сумки.
- Ты там что-нибудь другое вообще носишь? - спрашивает Счастливчик.
Таня прыскает перцем ему в глаза.
- Да твою мать! - Счастливчик задыхается, но продолжает говорить. - Я думал... ты... просто... похвастаться... хотела...
Прищурившись, он видит мир, как на старой кинопленке. Два силуэта, взявшись под руки, идут в закат. Вот и хэппи-энд для их истории.
Но история Счастливчика еще не закончена. "Я не сумасшедший", - думает он. Сквозь вкус крови и запах перца слышится зов свободы. Весь в синяках и ссадинах, Счастливчик хочет сперва залатать раны, но мысль о том, что ему придется все объяснять и выслушивать мамины нотации, гонит его прочь от дома. Теперь он может садиться на любой автобус и ехать, куда захочет. Он задумывается о том, почему так часто истории заканчиваются там, где начинались, и почему его вновь тянет на дачу.