— Нет, мадам, я могу начать работать сейчас. Если мадам не против.
— А тебе далеко ехать до дома?
— Да. До моей деревни далеко. До дома дяди Мамаду тоже не близко.
— Дяди? Он тебе не отец?
Тогдато Эсса и рассказал мне свою историю. Совершенно обычным тоном, как будто так и надо.
— А почему тебя отдала мама, Эсса?
Пожал плечами:
— Вы же знаете, у нас так принято.
— Но кто более состоятельный, семья твоих родителей или твоей тети?
— Одинаково.
— А где живут твои родители?
— Вверх по реке, на другом конце страны.
— Ты их часто видишь?
Покачал головой, глядя кудато вдаль:
— Два года назад видел мать. А отец умер года три назад. Я его почти не знал, не видел.
— Почему? Он не навещал тебя?
— У него много жен и ферма, ему было некогда.
— Но ты же ездил к нему.
— Да. Но я жил в доме матери, отец приходил на какоето время и уходил.
— Тебе хорошо жилось у тети?
Смеется:
— Да.
— Это они заплатили за твое образование?
— Нет, мать с отцом посылали денег до девятого класса, а потом миссионеры спонсировали.
— Так тебе сколько летто?
— Восемнадцать.
— Правда? — Я недоверчиво окинула его взглядом. — А я думала пятнадцать — шестнадцать.
Засмеялся.
— То есть тетя и ее муж даже не платили за твое образование?
— Нет. Я много болел в детстве, почти все время болел. И мать решила, что, может быть, мне будет лучше у тети, в ее семье, что их место для меня плохое, раз я болею.
— Это ей ктото посоветовал?
— Наверное. Может, марабу
[8]
сказал, что мне там плохо.
— А у тети тебе стало лучше?
Опять смеется:
— Не помню. Говорят, лучше. Сейчас не болею же!
Я окинула его взглядом. Ну да, не болеет. Но худой, как палка. Откормить его, что ли, за эти несколько недель. От меня не убудет, а он хоть чутьчуть подкожного жира нарастит. Даже мускулов у него почти не видно. Ноги крепкие, а руки — тонкие. Даже странно. Нехарактерно для местного парня.
— Знаешь, Эсса, ты не обижайся, но я никак не могу понять этот ваш обычай. Особенно в твоем случае. Может, я и не права, но мне кажется, приемная мать никогда не станет относиться к ребенку как к родному. Всегда будет разница между своими и приемными. Ну, скажи, так ведь?
Кивнул. Уже без улыбки:
— Да, всегда будет разница.
— Ты это ощущал?
Поджал губы.
— Эсса, ты злишься на мать? Ну, вот за то, что она так поступила, отдала тебя?
— Нет.
Решительно ответил, не задумываясь.
— Почему я должен злиться? Это наш обычай, так принято. Она сделала то, что должна была. И она помогала мне всю жизнь.
И с чего это я решила играть в психолога и копаться в его прошлом? Зачем задаю такие вопросы? Это не облегчит ему жизнь. Его детство уже позади. Теперь у него другой этап.
— Ладно, Эсса, не обижайся. Не обиделся?
— Нет.
Улыбнулся во весь рот.
— У меня тут вашего жареного риса осталась целая кастрюля. Хочешь?
Недоверчиво посмотрел на меня. Потом кивнул.
— Тогда возьми сам, в холодильнике. Только кастрюлю потом вымой. Я пошла работать.
Пока я читала свои бумаги, краем глаза все же наблюдала за Эссой. Он разогрел рис на плите, немного испуганно включая газовую горелку. Потом поел руками прямо из кастрюли и старательно вымыл кастрюлю, выскребая каждую прилипшую рисинку. Затем оглянулся, прошелся по комнатам.
— Я немного уберусь, мадам?
— Здесь убирали уже.
— Но пыльно. Я сделаю лучше. В отелях плохо убираются, не для себя ведь. Вон сколько пыли оставили. Как будто никогда не убирались вообще.
Он взял тряпку и тщательно и очень медленно стал вытирать пыль на всех полках, осторожно приподнимая предметы. Он меня отвлекал, я не могла сосредоточиться.
— Эсса, хватит мельтешить. И так все чисто.
Он расстроился. Испугался, что я недовольна.
— Хорошо, мадам.
Убрал тряпку в шкаф.
— Может, помыть машину?
— Она в офисе. Сядь гденибудь. А еще лучше иди домой. Придешь завтра.
Эсса кивнул и еще оглядел комнату. Лицо его просветлело.
— А можно я на рынок схожу, мадам? Куплю фруктов?
— Это хорошая идея. Я тебе дам денег, но у меня только евро, ты разменяй на рынке сам.
— Нет проблем, мадам!
Он чуть ли не вприпрыжку побежал на улицу, радостный, что нашел себе дело. Откуда такое подобострастие, даже удивительно. Он не был похож на других зиганшорцев. И все рассказы о хитроватых, ленивых африканцах совершенно не подходили ему.
В тишине работать было легче. Я начала писать вступительную часть отчета, отмечая те места, где информация отсутствовала или была недостаточной. Мне придется встретиться с некоторыми представителями власти, чтобы восполнить эти пробелы. Список получался внушительным, но все же я надеялась уложиться в срок. Через два часа я подняла голову и увидела, что Эсса вернулся. С корзиной ярких фруктов, аромат которых немедленно заполнил всю комнату. Я уже успела устать от писанины и была рада отвлечься.
— Какая красота! Спасибо, Эсса!
Он радостно улыбался.
— Я сейчас все разложу, мадам, не беспокойтесь.
— Да подожди ты. Пойдем, прогуляемся. Мне надо купить кофе, и я проголодалась.
Было уже время обеда, Эссато съел пряный рис с мясом и не ощущал голода, а я как раз очень проголодалась.
— Я могу готовить, мадам. Мне чтото приготовить? Я могу пожарить чтонибудь. В холодильнике есть продукты?
— Ой, нет, Эсса! В этой маленькой кухне чтото готовить? Все мои вещи и постель пропахнут специями и маслом, спасибо! Лучше пойдем, посмотрим, что на улице творится.
Он кивнул, но удивился. Скорее всего, он просто не понял, что же плохого в том, что одежда пропахнет ароматами еды, ведь что может быть лучше запаха еды для бедняка?
Погода стояла не очень жаркая, и гулять было приятно. Голову не сжимало обручем духоты, дул свежий ветерок, и Эсса семенил за мной, не отставая ни на шаг.
Мы вышли к реке. Я остановилась, наблюдая, как одни женщины стирали белье в реке, другие набирали ведра воды и уносили с собой, а дети купались. Около реки было куда оживленнее, чем на улицах. Подплывали рыбацкие лодки, качались на волнах около берега, женщины вытаскивали рыбу из сетей и раскладывали по ведрам, чтобы нести потом на продажу. Рыбаки, серьезные и молчаливые, лишь изредка выкрикивали чтото, собирая сети назад в лодку. Несколько женщин в грязных платьях и цветастых платках на голове жарили рыбу в темном масле прямо у берега; из хижин неподалеку доносился запах коптилен.
Эсса подобрал длинную палку и принялся ножом затачивать ее конец.
— А почему город так называется? Это чтото значит на местном языке?
— Не на местном, на португальском. Cheguei e choram , что значит «я пришел, и они заплакали».
— Откуда ты знаешь?
— В школе проходили.
— Довольно странное название.
— Просто, когда первые португальские торговцы пришли в город, местные решили, что их всех теперь увезут в качестве рабов.
— И заплакали?
— Наверное. Кто же хочет стать рабом.
— Но ведь колонизаторами Сенегала были французы.
— Это потом. Сначала, как и в соседней ГвинееБисау, португальцы.
Он поднял голову, оторвавшись от затачивания палки.
— Зачем тебе эта палка, Эсса?
— Мы пойдем ловить рыбу.
— Палкой?
— Да. Мы пойдем туда, где мелководье, там можно и палкой поймать.
— Нам что, ужинать нечем?
Эсса улыбнулся:
— Вы же сами сказали.
— Я могу купить рыбу у торговок.
— Но так же интереснее!
Мы немного спустились вниз по реке, подальше от оживленного места на берегу, и Эсса привел меня в место, где река загибалась и в месте изгиба образовывалась небольшая заводь, тихая и прозрачная.