— Ждем одного парня, — сказал хозяин, — ты его знаешь, он был у тебя в гостях.
“Мало ли стукачей перебывало у меня в гостях, — подумал я. — Зачем он своих выдает?” — но был даже весело удивлен, увидев румяного, кучерявого капитана (тогда капитана), одного из приходивших ко мне с обыском в свое время.
Этот капитан раздался радостным смехом и криками, увидев меня, как будто он встретил закадычного друга: хи-хи, ха-ха, сколько лет, сколько зим — обычный в таких случаях набор, но с необычайной энергией и энтузиазмом — он и тогда, на обыске, был рубахой-парнем.
— Александр Сергеевич? Вот сюрприз!
Оказалось, что как раз наоборот — Сергей Александрович, а Александр Сергеевич — это, увы, псевдоним — что делать? соблазнился, уж больно красиво, — но к чему все это, когда столько лет знакомы, пора бы уже перейти и на “ты”, а это — знакомься — друг и соратник — хи-хи, ха-ха, вот так, все с шуточками, со смешком, как и тогда. С ним был еще один, какой-то странноватого вида паренек, которого я про себя назвал кадетом — на его тоже румяном, но по-детски румяном, лице постоянно присутствовало выражение решительности, готовности и отваги. Мне показалось, что я совсем недавно где-то его видел, но я никак не мог вспомнить где. Капитанские расспросы, его участие и заинтересованность в моих делах показались мне спланированными заранее, как будто он подготовился к встрече, и отношения, несмотря на внешнюю непринужденность, были, на мой взгляд, односторонними: он знал обо мне довольно много и многим интересовался, а я о нем не знал ничего, да, по совести говоря, и не хотел знать. Тем не менее общий разговор развивался довольно свободно, и даже “кадет” время от времени вставлял какое-нибудь очень разумное рассуждение.
— Брось придуряться, Петя, — сказал экс-капитан на одно из них, сделанное по поводу убитой певицы. — Здесь все свои, — последнее мне очень понравилось. — Никакой это, Петя, не рэкет. Это Мосад расчищает русскую сцену для еврейских “соловьев”.
Но неопытный Петя еще не научился быть рубахой-парнем и в присутствии постороннего отстаивал свое мнение о том, что это не политика, это рэкет, устрашение, может быть, в назидание тем, кто отказывается платить дань или не вовремя ее платит, а может быть, это связано с телепрограммами или с каким-нибудь конкурсом, потому что конкуренция может происходить и на этом уровне, и тогда это работа менеджеров — в общем, он добросовестно врал, как полагается по инструкции, а полковник с кудрявым капитаном веселились.
— Нет, это точно, — настаивал “кадет”, — кто-то хочет взять под контроль шоу-бизнес, а пресса, подогревая интерес к этим убийствам, только помогает рэкетирам.
— К каким убийствам? — спросил я. — Пока было только одно.
“Кадет” остановился с раскрытым ртом.
— Как? — сказал он потом. — А Генрих Шульгин? Может быть, и это не последнее. Но я хочу сказать, что печать, телевидение...
Я вспомнил, как снял шляпу под моросящим дождем. Почему?..
Полковник усмехнулся.
— Неважно, — сказал он, — неважно, кто это сделал. В случае необходимости можно свалить на кого угодно. Важно, кто от этого выиграет.
Я вспомнил его притчу о шахматистах и подумал, что он прав.
За что боролись! В просторной, хорошо и дорого обставленной комнате, как в старые добрые времена, которых, впрочем, никто из присутствующих не захватил, за карточным столом удобно расположились четверо мужчин вполне респектабельного вида. Напротив меня, но в покере это не называется vis a vis, сидел хозяин, ухоженный элегантный, седовласый джентльмен, стакан золотистого скотча справа, слева столбиком и россыпью фишки, перед ним колода карт; по левую руку от него, от меня — по правую, сидел “кадет”, который в темном костюме и галстуке цвета “бордо” тоже неплохо выглядел; экс-капитан Серж сидел справа (от полковника), он был в блейзере темно-синего цвета, даже с клубной эмблемой (какого клуба?), в белой сорочке при галстуке в синюю, желтую и красную полоску и при своих русых с едва заметной проседью кудрях — глянцевая картинка из журнала «Esquire». Себя самого я не видел. Полковник поставил чип и сдал карты. “Кадет” ответил с реакцией теннисиста своим чипом. Я поставил свой. Капитан почему-то весело мне подмигнул и тоже поставил чип. Полковник оценивающим взглядом посмотрел на всех нас и поставил еще чип — надо же оправдать первый.
Я посмотрел свои карты: пиковый туз, дама треф и разномастная мелочь — пока не с чем было играть. “Кадет” маялся, не решаясь сказать свое слово. Капитан налил себе виски, налил и в мой стакан. Я задумался. Я сказал бы, что в рассуждениях кадета что-то есть, да что-то и было, и в случае с Шульгиным могла иметь место скорей конкуренция, чем рэкет — ведь речь шла о том, кому первым выступать. Это немного по-детски выглядит, несмотря на трагический исход. Действительно, первым выступать... По-моему, популярный и уверенный в себе артист предпочтет выступать последним, под занавес. Однако за этим “первым выступать” стоит что-то гораздо более серьезное. Не знаю, что именно, но те, кто заинтересован в сохранении status quo, будут поддерживать одну из этих версий, любую, как только решат, какую именно. Интересно, сколько они смогут выдержать и сколько будут молчать. На самом же деле, что бы это ни было, в выигрыше окажется кто-то другой, может быть, тот самый “черт”, о котором говорит полковник. Однако черту надо быть очень бдительным, чтобы не дать кому-то другому перехватить инициативу. Может быть, комментатор со своей программой пытаются это сделать, а может быть, и они сознательно или вслепую играют на него.