И вот, вернувшись к фотографии... Или не к фотографии, к другому изображению, опять же к телевизору, где “снимок” вообще не успевает проявиться, так что все время остаешься как бы на пороге восприятия... Что это за пятна, например? Вот были пятна — и нет их. Камера поехала дальше. Они заняли какое-то место в общей картине, но эта картина в твоем сознании, и ты не можешь с уверенностью сказать, так это было или иначе. Это было похоже на кровь, но и морщинки на лице старика сначала казались переплетением далеких безлиственных ветвей. Или свернутый в коническую трубочку целлофан — был он там или не был? Может быть, вообще всего этого не было, а если было, оказалось всего лишь фоном? Фоном для чего-то другого более важного, того, о чем была передача. И только потом, когда в памяти последовательно, как при проявлении снимка, то есть деталь за деталью, постепенно восстанавливается вся картина, начинаешь задавать себе вопросы. Например: ну при чем здесь кушетка? или вечерний туалет? или то и другое вместе?
И это на фоне большой картины. Абстрактной картины знаменитого художника, написанной им тогда, когда он еще не был знаменит. Там, среди цветных фигур потерялась настоящая тень. Часть тени. Вероятно, источник света был не слишком высоко. Женщина погасила в пепельнице сигарету и снова откинулась на подушки.
— Расслабься. Тебе удобно? Закрой глаза. Так удобно?
— Удобно, хорошо.
— Что тебя беспокоит?
— Мне кажется... Правда, мне всю жизнь так кажется. Нет, это не сейчас.
— Но все-таки, что именно кажется?
— Это, наверное, неважно, но мне кажется, что все это происходит не со мной, это чужая жизнь. Я бы... Я не заслужила этого. Так просто не бывает, не может быть. Это так же нереально, как вообразить себя мертвой. Ты понимаешь: мой труп и я?
— Почему тебе пришло в голову именно это сравнение?
— Я взяла его для контраста. Это разные состояния, просто разные ипостаси. Я смотрела на себя со стороны: это была не я — какая-то женщина. А я смотрела. Там только образ, то, что для других. Кто-то любит, кто-то ненавидит — это все не ко мне. Но если для кого-то она мишень, то, стреляя в нее, он попадет в меня.
Это выдуманный диалог. Его могло и не быть. Просто есть картина, есть кушетка, должен быть диалог.
Может быть, на тебя действует этот осенний пейзаж, бледные пятна, какой-то особенный свет или капля, упавшая тебе на шляпу. Какое-то не опознанное тобой воспоминание. Но ничего хорошего, не блик на куполе незнакомой церкви и не растворившиеся в чашке чая крошки печенья — чужое и резкое слово «Галифакс». Ты не знаешь даже, что это такое и почему оно вертится в голове.
Или всплывет в памяти постороннее имя. Николай Андреевич Бреннер. Ты видишь его отпечатанным на визитной карточке так четко, как будто она лежит перед тобой на столе. На голубом, пластиковом столике, рядом с недопитой чашечкой кофе. Дальше все размывается. Откуда оно, и почему ты его вспомнил? Явление ложной памяти? Или опережающей памяти? Сдвинулась матрица или что там бывает, и эхо опередило звук. Не исключено, что это имя появится где-нибудь впоследствии, сыграет какую-то роль, может быть, удивит кого-нибудь, вызовет переполох или этот персонаж — порождение телевизора, образ, мелькнувший на экране, а может быть, вообще одно лишь имя, не обозначающее ничего.