Ближайшее окружение удовлетворенно засмеялось.
— Так как же это остановить? — задал вопрос оратор. — Я скажу как, — он выдержал паузу. — Стране, нашему народу, — продолжал он после паузы, — ради его же спасения, — он выдержал долгую паузу, обвел глазами стоящих перед трибуной, — нужна твердая рука.
Пальцы на его руке были уже все загнуты, и он показывал народу кулак.
— Я на днях выступал по телевидению, — отдохнув, продолжал оратор. — Я изложил свою точку зрения, в том числе и по этому вопросу. Сегодня я о другом хотел говорить, но видите, события повернулись так, что никуда не уйдешь. Но если бы я говорил и о чем-нибудь другом, то все равно, куда ни плюнь, везде одно и то же — бардак.
Толпа одобрительно загудела, магическое слово запорхало над головами над площадью. Оратор знал, что, уже давно узаконенное, это слово многократно повторялось и в газетах, и по телевидению, но сейчас вряд ли кто-нибудь стал бы оспаривать его приоритет. Переждав шум, он продолжал:
— Я сейчас путешествую по городам и весям, присматриваюсь, как люди настроены. Людям надоело: везде воровство и коррупция, везде рэкет. Почему власти этого не прекратят? Потому что сами на крючке у ворюг. Потому что, если кто-нибудь рыпнется, на него всегда найдется компромат.
Я не только присматриваюсь, — сказал оратор. — У меня предвыборное турне. И я обещаю, что в Думе я создам фракцию, которая продвинет нужные жесткие законы. Будет больше власти — больше сумею сделать, и обещаю, что я смогу прекратить этот бардак.
Сочно закончив этим словом, он отмахнул кулаком, передал микрофон приближенному и спустился с трибуны. Единомышленники окружили его, жали руки, кто-то с чем-то поздравлял.
“Интересно, — подумал я, — ведь это все правда, что он говорит. Все правда. Все сейчас говорят правду, и правые, и левые, и патриоты, и демократы — бывают случаи, когда правда выгодна даже черту”.
Некоторое время трибуна пустовала, а в толпе происходило какое-то перемещение.
Потом на трибуну поднялся другой оратор, невзрачный, пожилой, весь какой-то линялый. Сиплым голосом он что-то мямлил о том, что кто-то искусственно нагнетает ужас, зачем-то напомнил, что ужас по-французски называется террор, и этим дополнительно настроил толпу против себя, что кто бы это ни сделал, такое на руку красно-коричневым и, в частности, предыдущему оратору, ратующему за твердую руку, под которой он, конечно же, подразумевает свою, что нужно не поддаваться на провокации, а последовательно отстаивать демократию и бороться с коррупцией демократическими методами, то есть ответственно отнестись к предстоящим выборам и так далее и тому подобное. Все это было, на мой взгляд, прекрасно и справедливо, но не слишком конкретно и изложено крайне вяло и невыразительно, и в конце концов “красно-коричневые”, державшиеся поближе к трибуне, зашикали и освистали его.
“Разучились говорить интеллигенты, — подумал я, — а может быть, никогда и не умели. — Вот у фашиста слова «как пудовые гири, верны». А что? Может быть, это тот самый случай”.
Телевизионный микроавтобус прямо-таки врезался в толпу, так что и правые, и левые едва успевали отскакивать кто куда. Комментатор в своей кожаночке выскочил из него первым и ныряющей походкой направился к трибуне, по пути отвечая направо и налево на вопросы. Под одобрительный гул в три прыжка оказался на трибуне и уже с микрофоном в руке повернулся к толпе.
— Я думаю, все уже видели передачу, — начал он с места в карьер. — Впечатляюще, не правда ли? Демократия семимильными шагами идет по стране. Все, как в лучших американских боевиках. Но что-то пока не видно хэппи-энда.
Хэппи-энд будет. Только не для нас. Площадка не будет пустовать. Можно пригласить какого-нибудь западного хрипуна. Или, например, певичку из так называемого независимого государства. Помните этот случай? Важно не это. Важно то, что здесь кого-то поблагодарят за ангажемент, положив на его счет круглую сумму. Конечно, не в рублях, и конечно, не в русский банк. Это ясно. Так что ни менеджер, ни исполнитель, ни наш отечественный чиновник, от которого это зависит, не останутся в накладе. Так вот, господин демократ, кому это на руку?
— А плакаты? Почему вы молчите о плакатах? — раздался голос из толпы, но крикнувшего тут же оттерли назад, а комментатор оставил вопрос без внимания. Видимо, его речь была приготовлена заранее, и он не хотел прерывать ее.