А поздно вечером к нему в номер пришел инспектор.
— Вы позволите задать вам несколько вопросов? — вежливым тоном обратился он к Генриху, демонстрируя свое удостоверение.
— Да, конечно… Проходите, — Генрих впустил инспектора в номер, мысленно выругавшись. Только вежливых полицейских ему не хватало… "Позволите задать…" Как будто можно не позволить.
Инспектор пристроился на стуле, на котором позавчера сидел лифтер, Генрих — напротив.
— Скажите, в каких вы отношениях с Батлером Ги?
— Простите, с кем? — не понял Генрих.
— Это лифтер, — объяснил инспектор.
Генриху показалось, что волосы у него на голове зашевелились.
— Ни в каких, — ответил он как можно беспечней.
— Но ведь вы с ним знакомы, не так ли?
— Не назвал бы это знакомством. Сталкивались в лифте, вот и все.
— А у меня есть сведения, что в его смены вы лифтом не пользовались.
Так… Надо менять тактику.
— Видите ли, мне врач порекомендовал как можно больше ходить пешком. Вот я и…
Инспектор смотрел на Генриха с легкой иронией. В кино инспектора таким образом демонстрируют, что знают о вас много больше, чем говорят. И, видимо, в жизни тоже.
— Позвольте, а в чем, собственно, дело? — наконец сообразил поинтересоваться Генрих.
— А разве вы не знаете? — брови инспектора поползли вверх. Это означало, что он удивлен.
— Нет, — Генрих растеряно развел руками. Он тоже умел изображать удивление.
— Весь отель об этом говорит, — заметил инспектор.
— Да? А я ничего не слышал…
— Батлер Ги умер.
Душа Генриха подскочила, совершила сальто и вернулась на место.
— От чего? — спросил он.
— От падения с крыши отеля.
— Зачем… То есть, как это случилось?
— Мы рассматриваем две версии. Первая — самоубийство. Предсмертной записки, правда, не найдено. Но известно, что покойный был весьма неуравновешенной личностью. А вторая — ему кто-то помог.
— Ужасная история. А я тут при чем?
Инспектор откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу и скрестил руки на груди. Любому стало бы понятно, что беседа короткой не будет.
— Расскажите о вашем конфликте с лифтером.
— А с чего вы взяли… — попытался было возразить Генрих, но был остановлен властным жестом инспектора.
— Сегодня утром многие были свидетелями того, как Батлер Ги выкрикивал вам в спину угрозы. Ведь не делал же он это просто так, верно?
Отпираться бесполезно. Генрих и сам мог сообразить, что инспектор в курсе утреннего инцидента.
— Я действительно не конфликтовал с ним. Это он почему-то вбил себе в голову, что я его избегаю… что он мне противен из-за его шрама. Вломился ко мне в номер позавчера, обвинял, угрожал. Я даже хотел на него пожаловаться администрации отеля, но потом пожалел беднягу. У него просто расстроена психика. Да-да, расстроена психика!
— Есть свидетели, утверждающие, что вы пообещали ему отныне не избегать поездок на лифте, но не выполнили своего обещания. Об этом Батлер Ги сам им рассказал. Скажите, почему вы обманули лифтера?
Черт! Генрих начал мучительно соображать, что ответить. Ему никогда не удавалось легко соображать на ходу.
— Буду с вами откровенен, — начал он, готовясь сказать, что угодно, только не правду. — Меня возмутило поведение лифтера. Врывается, кричит, требует… У меня тоже характер тяжелый, знаете ли. Я пошел на принцип. Решил не позволить давить на меня, заставлять делать то, что я не хочу. Вот и не стал ничего менять. Ребячество, конечно… Все мы в чем-то дети, — Генрих смущенно улыбнулся.
— М-да… — протянул в ответ инспектор. — Если принять за рабочую версию самоубийство, то не исключено, что именно вы подтолкнули к нему покойного.
— Я?! — пораженно воскликнул Генрих.
— Сами посудите. Батлер Ги страдает психическим расстройством, вызванным разного рода комплексами и ужасным шрамом на лице. Появляетесь вы и делаете все — пусть и не специально, — для того, чтобы бедняга окончательно утвердился во мнении, что вызывает у окружающих чувство брезгливости. Добавьте сюда также и проблемы по работе… Вы знаете, что после его публичных проклятий в ваш адрес, администрация отеля приняла решение о его увольнении? А ведь получить место лифтера в фешенебельной гостинице Батлеру Ги удалось с огромным трудом. Опять-таки из-за его шрама. Вот несчастный и решился на самоубийство.
— Это… это ужасно… Поверьте, мне очень жаль. Если бы я знал, что это на него так подействует… — залепетал Генрих.