Мы со Сверриром должны были выяснить, хранится ли в Киркьювоге этот священный пергамент и постараться выменять его на какие-нибудь ценности. В качестве первого залога мы должны были воспользоваться золотым кольцом, которое Сверрир носил на шнурке на шее, об этом кольце знали только он и я. В уплату за этот пергамент епископ собирался следующей осенью отправить на Оркнейские острова два корабля с полной командой. Так он сказал нам. Люди, приплывшие на тех кораблях, должны были без какого-либо вознаграждения пять лет служить оркнейскому ярлу. Поэтому нам надлежало молчать об этом, ибо кто захочет отдать пять лет своей жизни за книгу, которую он не может прочесть и которая даже ученых людей способна повергнуть в страх, не принеся им радости? Не сомневаюсь, что епископ Хрои придумал бы, как отправить корабли на Оркнейские острова, чтобы люди не заподозрили, что их там ожидает. А дальше уже ярл Харальд должен был заботиться о том, как внушить любовь и повиновение тем, кого ему отдали в уплату за слово истины. Мы плыли семь ночей, пока впереди не показалась земля.
Однако лик истины, йомфру Кристин, не всегда светит там, куда направляется корабль.
Я буду краток. В Киркьювоге мы посетили старшего священника, служившего в красивейшей церкви, какую я до того видел. Церковь была еще не закончена, но уже освящена в честь святого Магнуса. Нас приняли в школу священников, и мы быстро поняли, что для завершения своего образования должны остаться в Киркьювоге на всю зиму. За большое распятие мы отдали на одно кольцо меньше, чем было обещано. Сверрир утаил его, сказав, что епископ Хрои, должно быть, неправильно понял условия сделки и дал понять, что в последнее время епископ полюбил золото куда больше, чем слово Божье. Он предложил, чтобы мы помогли оркнейским священникам отправлять заупокойные службы по покойникам, умершим от чумы, которая зимой свирепствовала на островах. Чужая смерть не очень огорчала служителей церкви, готовых за жалкие гроши провести души умерших через чистилище к Богу. Так получилось, что мы, еще ученики, ничем не выделявшиеся среди сонма ученых людей в этом богатом епископстве, смогли оплатить словом то, за что должны были заплатить золотом. Однако священного пергамента со словами истины мы там не нашли.
Жили мы в тесном, неприбранном помещении для учеников. Мы со Сверриром делили одну постель на двоих. Нам было непривычно оказаться там, где нас не знали, где никто не видел в нас ближайших людей епископа и где мы были вынуждены ходить строем и молчать, когда говорили другие. Это была полезная школа, и чувство недовольства, мучившее нас весь тот год, сблизило нас еще больше. Наши фарерцы работали на причалах, занимались ловлей рыбы под началом Свиного Стефана и, так же как мы, должны были перезимовать на островах.
В ту осень в Киркьювоге стояли два корабля из Норвегии. Хёвдингами на них были сборщик дани Карл и его сын Брюньольв. Карл приехал за данью, положенной норвежцам, — рука конунга Магнуса и ярла Эрлинга дотягивалась и сюда. Этот сборщик дани не пользовался тем уважением, на какое мог бы рассчитывать посланец конунга. Однако к его чести надо сказать, что мало кто из людей, вызывающих такую неприязнь, выполнял свою задачу лучше, чем он. Сборщик дани намеревался вернуться в Норвегию до начала зимних штормов. Поговаривали, будто Харальд, оркнейский ярл, не от чистого сердца, надеясь на отказ, просил сборщика дани остаться на островах до следующего лета, дабы заручиться его расположением прежде, чем тот уедет. Сборщик дани не знал удержу в своем рвении, когда дело касалось дани. Сын тоже, но его рвение касалось только женщин. Оба требовали то, что принадлежало им по праву. В Киркьювоге сильно поубавилось серебряных колец, и злые языки говорили, что число чаш в усадьбе епископа во время осеннего пересчета не совпадет с прежним.
Для нас, уже знавших многое о норвежцах из рассказов Эйнара Мудрого, это не было новостью. В Киркьювоге норвежцы захватили бой в Норвегию [10], и обещали, что ему будет оказана честь, ибо воспитываться он будет в дружине конунга Магнуса. Он станет дружинником конунга, если только оркнейский ярл не соберет против конунга войско, чтобы, отправившись за море, объединиться там со многими противниками конунга Магнуса. Буде такое случится, молодому человеку не удастся усовершенствовать свое воинское искусство. Тогда ему суждено совсем другое.
В тот вечер, когда глубокое уважение норвежцев к жителям островов было недвусмысленно подтверждено тем, что юного заложника увезли на корабль сборщика дани, мы со Сверриром лежали спиной друг к другу, и не могли заснуть. Вдруг он повернулся ко мне и тихо сказал на ухо так, чтобы никто не слышал:
— Я думаю, мы не найдем здесь книгу истины… Зато я нашел человека, которого зовут Сигурд.
Йомфру Кристин, как только он произнес эти слова, над морем и островами воцарилась странная тишина. Так мне кажется теперь. Тогда я впервые услышал имя человека, который впоследствии назвал Сверрира хёвдингом берестеников [11] и конунгом Норвегии.
Мы встали и вышли из нашего тесного жилища, где храп молодых будущих священников был похож на сердитый рокот моря перед штормом. Сверрир привел меня к молодому норвежцу, его звали Сигурд, он был из Сальтнеса в Трёндалеге. Сюда Сигурд прибыл на корабле сборщика дани. Сигурд был новый друг Сверрира, но где и когда они познакомились, я не знаю. Он сидел в одном из каменных лодочных сараев, что стояли на берегу, и терпеливо ждал нас. У них со Сверриром была назначена там встреча. Сверрир обладал удивительной способностью, — я плохо понимал ее тогда и совсем не понимаю теперь — он, точно стрела, всегда находил нужного человека. Наверное, ему помогало то, что проходя сквозь толпу, он слышал каждое слово, умел подмечать в лицах людей и малейшие признаки недовольства и любой намек на радость. И копил это, как скряга, который копит серебряные кольца в железной укладке. А когда наступало время, он безошибочно отыскивал того, кто был ему нужен. Сам же человек даже не подозревал, что Сверрир явился к нему не случайно.
Вот и Сигурд сидел в каменном сарае и ждал нас. В сарае лежала лодка, на балке под потолком висели сети, Сигурд встал и приветствовал нас. Вид у него был неопрятный и невеселый. Как только мы сели на принесенные морем бревна, что лежали в сарае, Сигурд снова встал, подошел к дверям и прислушался.
— Там никого нет, можешь положиться на нас, как возница полагается на своих лошадей, — сказал Сверрир.
— Случалось, что лошадь лягала своего хозяина, — заметил Сигурд.
— Тогда доверься нам, как кормчий в непогоду доверяется своему кораблю!
— Случалось, что корабль подводил кормчего в непогоду, — ответил на это Сигурд.
— Тогда верь нам, как Дева Мария верила Спасителю, а если мы обманем тебя, тебе останется плакать, как она плакала у креста.
Сигурд сказал:
— Когда Дева Мария плакала, Иуда говорил.
Сверрир промолчал.
— Я верю вам, — сказал тогда Сигурд.
Сверрир спросил, верно ли, что завтра они отправятся домой. Сигурд усмехнулся:
— Что мне делать дома, если меня, наследника усадьбы, вытащили из собственной постели, и я даже не успел схватиться за меч? Меня сделали заложником за двух моих братьев. Они теперь служат людям ярла в Трёндалеге, хотя сердца наши отданы другому господину. Зачем я здесь? Разве здесь можно чем-то разжиться? Теперь мы возвращаемся в Бьёргюн к ярлу Эрлингу. Мне предстоит сражаться за него и слушать похвальбу его людей. Но я тренд [12]. А тренды не хотят подчиняться ярлу Эрлингу. Запомните это! Однажды ему придется обагрить свое оружие нашей кровью. Или нам — его.
Молодой, рыжебородый, Сигурд кипел злобой и ненавистью. Я подумал, что не хотел бы встретиться в битве с таким противником, а если такой встречи было бы не избежать, мне было бы уместнее молиться за свою душу, чем за его. Сверрир спросил, правда ли, что ярл Эрлинг со своими людьми взял в плен предводителя трендов Фрирека и убил его? Сигурд сказал, что это правда. Он был тогда с людьми ярла, его самого взяли в плен гораздо раньше.
11
Прозвище, данное повстанцам, сторонникам конунга Эйстейна Девчушки, они скрывались в лесах, обувь у них износилась, и они заворачивали ноги в бересту.