— Вот ведь дернул меня нечистый, — тоскливо пробормотал Валерий, взбираясь на телегу, в которой возницей служил крепкий, и совсем не похожий на крестьянина муж. А еще пятеро устроились на телеге сзади, делая вид, что едут в соседнюю деревню прикупить соли. На их пути все деревни были соседними.
Так уж получилось, что пару дней назад телега, запряженная мулами, приглянулась семейству хуторян-германцев, и те, по усвоенной в здешних землях привычке, вышли на дорогу и приказали остановиться. После недолгих расспросов лангобардов и их неуверенной попытки телегу отнять, а чужаков связать и отправить на свой хутор, чтобы приставить к труду, Валерий обнаружил себя таскающим трупы к ближайшей расщелине и заваливающим их камнями. Во рту его отчетливо отдавало мерзким вкусом рвоты. Он ведь никогда не видел убийство так близко, и оказалось, что это безумно страшно. Особенно потому, что шесть человек зарезали спрятанными в соломе ножами целый десяток, и сделали это спокойно и без лишней суеты, словно какую-то скучную работу. Германцы просто не ждали нападения и расслабились. Ведь в этой земле римляне давно уже не могли носить оружие и считались бесправным скотом. А чужаки и вовсе являлись законной добычей, как сегодня вот… Убегавших добили странными ножами без рукояти, которые сопровождавшие Валерия парни метали исключительно ловко. А потом они подъехали к воротам Сполетия…
— Ну, господи, благослови, — перекрестился Валерий. Возница сочувственно похлопал его по плечу и пожелал удачи. Патриций решительно вошел в ворота и направил стопы к герцогскому дворцу, то бишь к бывшим городским баням. Новый герцогский дворец строили неподалеку, и он еще был не готов.
— Кто таков и чего приперся? — стражник-лангобард изумленно уставился на явно не местного римлянина, который не побоялся прийти сюда.
Здесь, в Сполетии, римлян было много, и они кое-как отношения с захватчиками наладили. Да у них и выбора не оставалось. А вот чужие захаживали сюда редко. Так редко, что стражник и не помнил, когда это случалось в последний раз. Вооруженные купеческие караваны не в счет.
— К его светлости Теуделапию! — важно выпятил грудь Валерий. — Скажи, что римский патриций Луций Валерий Флакк пришел, справедливости ищет.
— Патриций? — стражник удивленно уставился на штопаную тунику и сплюнул на дорогу. — Надо же! А ну, пошел вон отсюда, оборванец!
— Возьми два денария, добрый человек, — жалобно посмотрел на него Валерий. — Мне очень нужно к его светлости попасть. Придумай что-нибудь.
— Скажу, что ты от епископа гонец, — почесал подмышкой германец, пряча монеты в пояс. — Вот стерва! Опять блохи! Ведь неделя всего, как рубаху прожарил! Стой тут!
Его светлость Теуделапий изволили кушать. Крепкий мужчина лет около шестидесяти, с седыми волосами до плеч и пегой, цвета перца с солью, бородой, смотрел на Валерия глазами, которые по своим эмоциям могли поспорить с глазами снулого карпа. Не было в них эмоций. Лишь где-то в глубине их затаилось тупое недоумение и недовольство.
Герцог крепко держал эту землю почти сорок лет, с того самого времени, как сцепился с собственным братом и разбил его в битве. С тех пор он правил осторожно, мудро и не допускал глупых ошибок, оставаясь в стороне от разборок северных княжеств. Тут, в Сполетии, он был настоящим королем, как и его южный сосед, герцог Беневенто. Они оба, отделенные от загребущих рук его величества Ротари поясом имперских земель, стали совершенно независимы от далекой Павии, и почти не скрывали этого.
— Говори! — герцог объедал говяжий мосол, утробно чавкая и урча. Длинная густая борода, расчесанная самым тщательным образом, лоснилась от жира и капель вина, которое лилось в глотку его светлости, чтобы пропихнуть туда мясо. Сальные пальцы герцог культурно вытер о столешницу, и тяжелым взглядом уставился на патриция.
— Я Луций Валерий Флакк, — гордо выпятил грудь римлянин и осекся, потому что его перебили.