Валерий решительно пошел в сторону герцогского дворца. Орды склавинов, которые пришли на три месяца раньше срока, привели к огромному перерасходу средств. Ведь, согласно договору, их должны кормить до самого конца войны. И, как водится в таких случаях, склавины сделали вид, что не понимают латыни и не отличают декабрь от марта. Они пришли сюда, чтобы снять бремя со своих семей. А это значит, что как минимум еще один огромный зерновоз нужно пригонять из Египта каждый месяц, чтобы прокормить эту ненасытную орду.
— Ваша светлость! — Валерий коротко поклонился Виттериху, который восседал в зале, окруженный римскими статуями. Кое-где в нишах зияли прорехи, делая величие бывшей императорской трапезной несколько неполным. Впрочем, купол над головой герцога, расписанный фресками весьма фривольного содержания, остался в целости и сохранности. Туда не добрались ни гунны, ни местные крестьяне, которые пережгли половину статуй на известь. Герцогиня все порывалась замазать эту срамоту, но Виттерих, который обычно уступал своей жене, в этот раз молча поднес к ее носу кулак, и той пришлось смириться с желанием мужа сохранить античное наследие.
— А, заходи! — приветливо махнул рукой Виттерих. — Вино будешь?
— Я насчет денег, ваша светлость, — решительно сказал Валерий. — Ко мне подошел ваш слуга и требует триста солидов за зерно! И это только на этот месяц!
— Воины хотят есть, — непонимающе посмотрел на него Виттерих. — А я не хочу, чтобы они грабили моих крестьян. Поэтому их надо кормить. Ты что, не знал, что люди хотят есть каждый день? Странно! На вид ты вроде бы неглуп.
— Но они же должны были прийти в начале весны, — сделал робкую попытку Валерий. — Зачем они пришли сейчас?
— Чтобы не тратить свою еду, конечно, — пожал плечами герцог. — Так все наемники делают. Или ты хочешь, чтобы они ушли?
— Пожалуй, нет, — сдался Валерий. — Не хочу.
— Тогда подписывай вексель, и пусть твой иудей занесет моему казначею три сотни, — герцог одним махом влил в себя полкубка вина.
— А кто ваш казначей? — поинтересовался Валерий.
— Моя жена, конечно, — непонимающе посмотрел на него герцог и налил себе снова. — Кому я еще свои деньги доверю? У меня был как-то камерарий из римлян, да только его пришлось повесить. Ты ведь тоже в герцоги метишь, так мотай на ус. Ставишь камерария, а через год отдаешь его палачу. Тот выясняет, что твой казначей — вор. Ты конфискуешь его добро, а самого суешь в петлю. Так очень неплохо заработать можно, только потом в казначеи почему-то никто идти не хочет.
— Я понял, ваша светлость, — промямлил Валерий, которого слегка покоробил такой откровенный цинизм.
— Ничего, — с жалостью посмотрел на него Виттерих, который сделал еще один богатырский глоток. — Это пройдет. Вот когда у тебя на шее повиснет сотен пять парней, которые работать не умеют, зато умеют делать людям больно, ты сразу по-другому запоешь. Как увидишь в глазах голодных воинов, что они тебя сейчас на копья поднимут, так все дерьмо из головы само собой улетучивается. Я бы даже сказал, просветление в голове наступает.
— Я пойду, ваша светлость? — поинтересовался Валерий, который понял, что ему еще предстоит узнать очень много нового об этой жизни. В его книгах об этом не было сказано ни слова. Там все было описано как-то… слишком возвышенно, что ли…
— Иди, — милостиво кивнул герцог. — И про золото не забудь.
Валерий вышел, а Виттерих довольно сощурился, глядя на роскошную мозаику, что местами сохранилась на стенах. Мозаика потеряла часть своих камушков в огне предыдущих веков, но все еще оставалась необыкновенно хороша. И бабы голые на ней присутствуют, что немаловажно… Затейник был император, любитель выращивать капусту. Виттерих гаркнул.
— Баддо! Иди сюда!
Виттерих прислушался к крикам, плачу и звукам пощечин, гулким эхом несущимся по дворцу, и понял, что придется подождать. Он не имел привычки лезть в женские дела. Гостей в доме не было уже с неделю, а соль и перец убавились вполовину. Герцогиня, которая отчитывала кухарку в паре покоев от него, пришла небыстро. Разговор получился весьма неприятным, и Баддо все еще была зла. Густые соломенные волосы, собранные в подобие прически драгоценным гребнем, падали на спину непослушной волной. Она двигалась тяжело, ведь ей предстояло рожать через месяц с небольшим. Но, тем не менее, связка ключей висела на своем месте, на поясе, и она не доверяла их никому, даже собственному мужу.