Произошло это так молниеносно и неожиданно, что растерялся даже дежурный страж. Затем последний мгновенно выбежал в коридор, и через несколько секунд вбежавшие человек десять следователей начали уже не пытку, а убийство больного человека с кандалами на руках. Когда человеческое тело представляло уже бесформенную массу, озверевшие храбрецы немного успокоились. Грозящая опасность миновала. Не требовался больше и врач психиатр. Вошедшие надзирателя вынесли тело строптивого упрямца. Стоящие по углям в различных позах преступники робко переглянулись и без всякой команды более четко вытянули поднятые вверх руки — или от охватившего их ужаса, или же призывая Высшее Существо к возмездию над палачами.
Физически невозможно одному человеку описать картину издевательств, глумлений и пыток, коим подвергали невинных людей, не желающих раскаяться. Но были преступники, также не совершившие никаких злодеяний, по перед ужасом пыток очень быстро сочинявшие требуемое признание. Следователи активно помогали им в редактировании показаний. Да и самые сочинения не отличались особой сложностью. Последние должны были содержать искреннее признание с обязательным указанием фамилии завербовавшего и длинный списком совращенных уже тобою граждан.
Иногда, не стесняясь нашим присутствием, следователь, подойдя к пишущему, заявлял:
— Чем больше укажешь тобой завербованных, тем лучше, но не менее пяти человек.
Подчас и сам указывал фамилию человека, который по каким-то особым соображениям должен был быть в списке последних. Все это проделывалось с открытым цинизмом, и число арестованных с каждым днем росло. Один туркмен рассказал позже, что он вынужден был завербовать всех своих знакомых, живущих с ним по одной улице. Но следователь настойчиво требовал еще. Не имея уже в памяти никого, он с грустью в голосе произнес:
— Пришлось указать на последнего — мужа своей дочери.
Некоторые на конвейере находились не более суток. Подписав показание, полное раскаяния в несовершенных преступлениях, с указанием завербованных, они уводились обратно в тюрьму. На другой день завербованные ими шпионы занимали место ушедших и также быстро исчезали, оставив список новых врагов народа, ходящих еще на воле. Конвейер и тюрьма переполнялись. Геометрическая прогрессия дошла до головокружительных цифр. Увеличивался штат следователей. Срочно отстраивалась новая советская тюрьма. В ней мне позже пришлось просидеть пять месяцев в одиночке. Великие лозунги претворялись в жизнь скоростными методами.
— «Тюрьмы и церкви сравняем с землей», — гласило одно из мудрых изречений.
От церквей действительно ничего не осталось, но зато старые царские тюрьмы не могли вместить всех верноподданных «родного папаши». Здесь его щедрость была поистине отеческой. Новые тюрьмы украшали мрачными фасадами социалистическое строительство Советского Союза. Но, о ужас! И этого скоростного строительства оказывалось недостаточно. Враги с каждым днем росли, как грибы. И, наконец, «мудрый отец» в своем Гениальном предвидении почувствовал, что в недалеком будущем при взятых темпах очередь, вероятно, придет и за ним. Врагов народа и просто ходящих на свободе людей оставалось совсем маловато. Как всегда, «мудрость папаши» и здесь осталась непогрешимой, — козлом же отпущения сделался никчемный подставной болванчик — нарком НКВД-ГПУ Ежов. Правда, последний считался в свое время правой рукой «великого вождя народов». Но, как видно, лучше уж отрубить свою правую руку и сохранить мудрую голову на счастье потомству.
А счастья «родной отец» принес своим верноподданным так много, что о нем напишут историки целые фолианты. Только «исключительная гениальность вождя» могла создать настоящий советский рай. Нет в нем ни вздохов, ни печали — сплошь сияющие от радости лица. На митингах и торжествах кругом возбужденные голоса кричат:
— Спасибо родному Сталину за счастливую жизнь!
А верные соратники «родного» из ГПУ тысячами снуют по толпе, беря на заметку граждан, без идиотски восторженной гримасы на лице скромно хлопающих в ладоши и недостаточно широко раскрывающих рот при криках:
— «Ура, родному!»
Несколько слов необходимо сказать о медперсонале конвейера и внутренней тюрьмы ГПУ. Не удивляйтесь, что здоровье врагов народа находилось под неусыпным наблюдением медицины и имелся штатный врач — еврей Ннкитченко. Корпорация врачей с привитыми еще в школе гуманитарными взглядами на больного пациента, независимо от политической окраски последнего, конечно, может усомниться в нижеизложенном. Не сомневайтесь и не возмущайтесь. В этой жизни всякое случается. В приведенном мною ниже эпизоде нет и капли преувеличения, а дана только маленькая деталь для характеристики многогранной работы этого «гуманиста» из НКВД. Особо же сомневающихся не буду стараться убеждать, а отошлю к сидевшим вместе со мной профессорам Ашхабадского мединститута Дзиковскому, Витольду Адольфовичу и Парабочеву, Алексею Васильевичу. Они дополнят рядом эпизодов деятельность этой фигуры. Парабочев к тому же являлся и директором мединститута, дипломом которого козырял Никитченко. Возмущению и сомнению здесь не может быть места. А на законно возникший вопрос у многих честных врачей: