Подляну номер три подарил мне окулист, на прием которого уломала я отца.
- Итак, Беатриса, - сказал он, когда я еле-еле прочитала заданную строчку, - раньше у тебя, судя по записям, была плюс два дальнозоркость? - Я кивнула. Все так, но в последнее время даже очки не спасали, и я не вижу лица клиентов, стоящих всего в метре от меня, а с книгами вообще все печально. - Беатриса, послушай, ты знаешь, почему падает зрение? - Я не отвечала, повесив голову и зажав ладони коленями. Из этого кабинета я выйду с новым диагнозом. - Из-за стресса, плохого освещения, перенапряжения, чтения в темноте и ещё много всего. Твоё нынешнее зрение, если без подробностей, опустилось до плюс четырех. Раньше без очков ты могла жить в повседневной жизни, и они нужны были тебе только для редкого чтения, когда особо плохо становилось, так? Но теперь придётся носить очки постоянно: ты можешь не заметить парту, дверной косяк и множество всего. Ты можешь навредить сама себе без очков, понимаешь? - Я кивнула. Блядство. Пустота испортила мне зрение ещё сильнее, чем оно было. Из-за тусклого освещения только от светодиодов у меня поднялся плюс. Блядство! - Я выпишу тебе новые очки, но, - это уже было обращено к отцу, - Вам срочно надо заехать в любую оптику, потому что она уже сегодня вечером без очков может упасть с лестницы просто потому, что банально не увидит её.
Я не слушала дальнейшие инструкции про возможные компрессы и прочую хуйню, которую сравнительно молодой доктор втирал стоящему столбом отцу. Я чувствую себя ущербной - я и так ничтожество в его глазах, а теперь ещё и бесполезное ничтожество.
- Кстати, Беатриса, а ты нигде в последнее время головой не ударялась? Понимаю, - улыбнулся он, я встрепенулась и подняла на него взгляд, - звучит, как в дешевом сериале, но иногда зрение может сесть от сильного удара в область затылка, потому что именно там находятся отделы, отвечающие за зрение, зрительное узнавание и ещё много всего.
Ударялась ли я в последнее время головой? Да, дважды. С первого раза шишка ещё не сошла.
- Нет, не ударялась. - И встала, чтобы покинуть это пропахшее спиртом место, напоследок бросив отцу: - Теперь ты, я надеюсь, доволен? - И оставила его расплачиваться.
Вы думали, я гордо ушла, виляя задом, заставив его устыдиться?
Нет.
Я резко повернула голову, отчего картина смазалась ещё сильнее, и сделала шаг, влетев лбом в косяк.
Тут же схватившись за голову, согнулась пополам, стараясь не слушать причитания врача на тему: “Надо быть осторожнее!” Я концентрировалась на руке, что поддержала меня за плечи, не давая упасть, и отвела обратно на стул. Блядская больница!
- Беатриса, ты себе лоб разбила! Придется швы накладывать! Подождите тут, я пока что сбегаю за инструментами.
Препарируйте меня тут ещё для полного счастья!
- Ты белую рубашку кровью заляпала, - неловко заметил отец, пока я шипела от звона в голове.
- Я и не заметила.
Бедная я! И так не красавица, а тут еще и лоб разбила, это ж надо!
Молчание, повисшее между нами, было действительно неловким. В такой момент любой родитель должен успокоить своё чадо, чтоб оно не заистерило ещё сильнее, и я, бросая незаметные взгляды исподлобья на отца видела, что он хочет что-то сказать, но не знает, что конкретно. Сейчас он на минном поле и прекрасно осознает это. Поэтому и молчит во избежание сильнейших последствий.
- Раз уж ты и так сегодня в школу не пошла, то давай после оптики заедем в какое кафе, пообщаемся? - разрезал он своим голосом тишину.
- Зачем это рвение? - устало спросила я, чуть отдергивая ватку от раны. - Зачем вообще все это? Какой смысл? Ты десять лет х… - Я чуть поморщилась под его недобрым взглядом и перефразировала вопрос: - Ты десять лет забивал на собственного ребенка от любимой жены, обращая внимание только на чужую женщину и её ребенка даже не от тебя, так к чему теперь это милое общение отца с дочерью? Оно тебе надо? Да даже если и да, то уже поздно: оно не надо мне. - Он хотел возразить, но не мог сказать и слова. - Тебе не получится обмануть меня, прикинувшись заботливым папашкой. Я один раз уже повелась на это дерьмо, а в тот же вечер ты привёл домой разряженного трансвестита и объявил о нашей скорейшей свадьбе, а потом вообще ударил, что и так хреновое зрение село. Я не хочу узнавать тебя, не хочу общаться, не хочу быть ближе. Я ненавижу тебя. За то, что дал забыть о маме. За то, что позволил этой мрази удалить и сжечь все её фото. За то, что позволял этим шавкам издеваться надо мной день ото дня. - Голос сел, а где-то в глотке ком из разочарования и слез впился лапками в слизистую. - Они закрывали меня в подвале. В темноте. А ты не видел. Не хотел видеть, делал вид, что не видишь - неважно. Главное, что не помог. Ни разу. - Глаза сверлили столешницу, смотреть на отца не было никакого желания. - Один раз даже закрыли меня в гараже на всю ночь! Он хоть и отапливается, но недостаточно для двенадцатилетней девочки. Откуда, ты думаешь, у меня такая паническая клаустрофобия и боязнь темноты? Я слышала их смех. Их глумливое ржание надо мной. А я рыдала и царапалась в дверь, а потом забилась в угол и хрипела всю ночь. - Я истерично засмеялась. - Я помню, как ты на следующий день, когда собирался на работу, очень удивлялся, кто это тебе так железную дверь поцарапал. А меня потом месяц от воспаления лёгких лечили: зима на улице, а я в пижаме около промерзлой стены спала.
Я не понимаю, зачем я ему это рассказываю. Ему же плевать. Ему просто очень что-то нужно, вот он и играет в любящего папу.
- Я не знал. - Тихо, раскаянно. А ты отличный актёр, папочка.
- Естественно, ты не знал! Я не жаловалась никогда. Во-первых, я это ненавижу, а во-вторых, твоя дорогая Люба пригрозила, что отрежет мне губы и веки. - Теперь смех вышел даже веселым. - Во что может поверить маленькая тринадцатилетняя девочка? Но, знаешь, я каждый гребаный раз ждала, что ты вступишься. Что откроешь эту проклятую дверь в подвал и заберешь меня. Но ты не приходил. А я перестала верить в чудеса.
- Бят…
- А вот и я! - возвестил весёлый доктор, открывая дверь ногой, ибо в руках была коробочка с чем-то. Слава Богу. Очень он вовремя.
- Так, нитка специальная, она сама со временем рассосется, поэтому тебе только нужно держать рану в чистоте, раз в день перекисью её промывать и первые дня три зеленкой мазать. Пластыри я положил тебе на сумку.
Быстрое: “Спасибо” - и я вылетела из кабинета, прихватив сумку, чтобы встретиться с угрюмым отцом только в машине.
Подляну номер четыре доставил опять-таки отец, заявившись под вечер ко мне в комнату:
- Объезжаешь новые очки? - слишком уж бодренько спросил он, забираясь с подносом в руках на кровать. Мою кровать.
- Они лошадь, что ли, чтоб их объезжать? - невольно буркнула я, отстраняясь от стола и протирая стекла новых окуляров.
Отец хохотнул и принялся раскладывать на кровати чипсы, кириешки и прочую вредную херню.
- Наверное, мне стоит заметить, что у меня гастрит. - Он недоуменно на меня посмотрел, но тем не менее положил на кровать связку из алюминиевых баночек с пивом. - Воспаление слизистой желудка, язва желудка, не?
- И давно у тебя это? - нахмурился он, вставая.
- Да лет с шести. Или около того. - Но меня уже не слушали, отец, в домашних тапках и трениках, выскочил за дверь, чтобы через десять минут вернуться с тарелочкой сухофруктов, и, водрузив её передо мной, залез обратно на кровать.
Неожиданно.
И какое-то у меня жёсткое чувство дежавю. Только в прошлый раз тут Инесса сидела.
- Итак, что тебе надо? Перейдем сразу к сути вопроса. - Я крутанулась на стуле, чтобы оказаться лицом к отцу.
- Какому вопросу? - В глазах сверкнули искры, которые я видела только однажды, когда отец разводил какого-то идиота на выгодный только для него контракт. Я впечатлилась тогда сильно. И вот сейчас он пытается развести меня. Незаметно для меня вывести на сокровенную для меня самой тему, при этом остаться нетронутым. Не выйдет. Не того соперника он выбрал в этот раз.
- С которым ты пришел ко мне сегодня.
- А с каким вопросом я к тебе пришёл?