- Я не бой-баба и не альфа-самка, - всхлипнула я, расслабляя напряженные пальцы, отчего вдруг стало некомфортно: появилось ощущение, что сейчас, пока я не держу его одежду, он оттолкнет меня, поэтому я тут же схватилась за нее с новой силой. - Я всего-навсего никчемная полусирота, мать которой убили конкуренты, и отец полностью ушёл в работу, заменив новой пассией и её дочерью. Которую по достижению совершеннолетия сразу же скинут замуж за удачного и наиболее богатого партнёра или его сына. Я полужертва домашнего насилия с панический клаустрофобией и никтофобией*, которую с семи лет стабильно закрывают в тёмных подвалах и гаражах. Я никто, которым просто пользуются. Разменная монета. Я это прекрасно знаю, не обязательно каждый божий день мне это напоминать! Я это не заслужила! Такого никто не заслужил! Чем я плоха? Я идеальна во всем: знаю в совершенстве этикет, несколько танцев, закончила вокальную школу с отличием, иду на золотую медаль, мне уже сейчас некоторые вузы присылают приглашения! Уже сейчас! А ещё даже не февраль! Я так устала! А теперь пропала последняя отдушина - Пустота, теперь даже туда мне вход заказан. Как же меня все это достало! - Я выдохлась. Морально и физически. Хотелось лечь на дорогу и больше не вставать.
- Вот такой, Громова, ты мне нравишься больше. - Он пригладил растрепавшиеся волосы и ещё крепче прижал к своему горячему телу. - Слабая, открытая, с своими загонами и проблемами. Ты идеальна, Громова, только чего ж ты такая маленькая? - Его грудь вместе со мной тяжело поднялась и опустилась, обозначая вздох. - Была бы на годочек-два постарше, проблем бы с тобой не было, а тут на малолеток потянуло. - Я подняла голову и встретилась с его смеющимися огромными голубыми глазами. - Педофилом себя чувствую.
- Ага, - согласилась я, тоже тяжело вздыхая и снова опуская голову.
- И вот что нам делать? - Вполне себе риторический вопрос, дернуло же меня крякнуть:
- Заголять и бегать, что же ещё.
Учитель затрясся от смеха, до скрипа ребер прижимая к себе и лишая доступа кислорода.
- Александр Андреевич, задушите!
- Громова, хватить уже “Выкать”, нас слишком много связывает, чтоб звать меня по имени-отчеству.
- Согласна. - Просто каждый раз выговаривать сложное “Александр Андреевич” неудобно.
- Ну во-от, - довольно протянул мужчина, откидываясь на спинку стула и вытягивая ноги, - а в прошлый раз козлилась, рогом уперлась.
- Александр Андреевич, сейчас Вы по рогам получите!
- Охохо, какая грозная! - изумленно воскликнул мужчина, вглядываясь в мои сведенные брови. - Боевой хомячок, ёпта!
- Вечно у тебя все не как у людей, - вздохнула я и снова легла на его грудь.
- Так, таки по имени?
- Таки по имени, - согласилась я, учитель, удовлетворенно вздохнув, поцеловал меня в макушку и вместе со мной задвинулся за стол, хватая свободной рукой красную ручку. - Что проверяешь?
- Словарный диктант пятого класса. - Задумчиво ответил он, бегая глазами по строчкам. - Вот объясни, как можно написать “ещчо” вместо “ещё”? Нет, я понимаю, что это всего-навсего пятый класс, но не на столько же!
- Я в пятом классе вечно путала закорючку у “Дэ” и “Бэ”, поэтому один раз написала вместо “для” - “бля”. Я думаю, Ольгу Викторовну это позабавило, как она, кстати?
- Она? О, замечательно! - он весело усмехнулся и вывел в тетрадке тройку. - Бегает по дому с животом до носа и терроризирует мужа.
- Не похоже на неё.
- Ты просто не видела её в фартуке, косынке и с половником в руках, - коротко рассмеялся он, открывая следующую тетрадь. За тремя вещами можно наблюдать вечно: за огнём, водой и тем, как он пишет.
- О, вообще-то, видела один раз. Впечатляющее зрелище.
- Когда это? - удивился он, не отрывая глаз от листка с корявым детским почерком.
- Наш класс как-то за что-то заставили дежурить в столовой, и вот тогда Ольга Викторовна принесла из дома фартук и косынку.
- Забавно, она не рассказывала.
На этом диалог был исчерпан, да и слова в принципе больше не требовались, потому что появилась снова эта уютная интимность, что была в игровой комнате пару недель назад. Это было удобно: вот так сидеть на нем с почти закрытыми глазами и из-под ресниц наблюдать, как сильная рука выводит пятерки, “замечательно”, тройки и “могло бы быть лучше, тренируйся чаще.”
- Александр Андреевич…
- Саш, - перебил он меня, не отрываясь от стопок.
- Саш, - покорно согласилсь я, пробуя его имя на вкус. Будто новые гвозди смазали сгущенкой: сладко и приятно, однако, если сделать что-то не так, натыкаешься на острый конец, и остаётся металлическое послевкусие. Приторный мёд и сгущенка на гвоздях, люблю я своё умение сравнивать. - А чего ты, собственно, ко мне прицепился? - Он искоса и недобро взглянул на меня, и я поспешила скорректировать вопрос: - В том смысле, что мало тебе, что ли, девушек в жизни? Ты симпатичный да и, чего уж душой кривить, очень красивый парень, отбоя от баб быть не должно, да и в классе есть девушки красивее меня. Так почему я, Саш?
- Громова, а к кому, по-твоему, мне ещё приставать? К Донцовым, которые систематически путают пояс с юбкой и школу со стрип-клубом? Ненавижу таких блядей. На Ростову, чей рот повидал больше членов, чем венеролог? - Так-то оно так, только откуда столь пикантные подробности знает учитель? - Или вот староста ваша, Одинцовская? Она скучная, как моя жизнь по средам. А может, Оля Матросова, у которой постоянный парень вот уже года четыре есть? Или, может, Маша Парахина, которую систематически трое трахают? А, быть может, мне стоило начать клеиться к Гундяевой Даше, которая вообще лесбиянка.
- То есть, за неимением выбора, Вы… ты выбрал меня?
- У вас, девушек, есть особая способность видеть только то, что вам хочется. - Он в который раз устало вздохнул и отложил проверенные тетради. - Я начал приставать к тебе не потому, что больше не к кому, а потому, что мне нравится твоя реакция. Нравятся твои неумелые попытки что-то ответить, нравится, как ты краснеешь или злишься, как щуришься, когда улыбаешься. Нравишься ты, Беатриса.
Поцелуй, последовавший за его словами, был на удивление сладким и тягучим, как карамель…
Так, надо прийти домой и съесть что-нибудь сладкое, ибо приторный мёд, сгущенка на гвоздях и карамель - уже перебор.
Но это не отменяет того факта, что целоваться с учителем было приятно до покалывания в кончиках пальцев.
- Ты, конечно, прав, - я оторвалась от сладких пухлых губ, - только есть парочка “но”: в основном Мила трахает, а не Милу трахают, и её рот членов не видел, зато вагина языков повидала очень много. - И это было правдой. - Второе ” но”: у Одинцовской целых два парня, с которыми она встречается в разное время, ибо не может выбрать. Третье “но”: Парахину трое трахают одновременно. Ну а про Матросову и Гундяеву ты таки угадал, бинго.
- Громова, где у тебя выключатель сарказма? - Он ощутимо шлепнул меня по ягодице. - А то больно говорливая стала.
- А Вам… Тебе не нравятся девушки с мозгами?
- О, ну, девушки с мозгами мне нравятся, но только когда они мозг свой по назначению используют.
- Сексизм неуместен.
- Ох, Громова, чего-то ты дохуя умная какая-то, - хитро улыбнулся он, как удав сжимая мои ребра.
- А вы чего-то нихуя не русист.
- Громова, ещё одно матное слово, и отшлепаю!
Было едкое желание выдать ещё что-нибудь заковыристое, но до меня дошла вся абсурдность ситуации: я нарочно нарывалась на его грубость, которая мне, господи боже, нравилась.
- Вот и умничка, а теперь хватай портфель, садись за парту и пиши сочинение по седьмому тексту! - с неподдельным энтузиазмом воскликнул он, хлопая в ладоши, отчего я на секунду потеряла равновесие и чуть не свалилась, но парень подхватил меня.
Нравится? Я беру свои слова назад, он меня бесит!
Встав с нагретых колен, громко и демонстративно фыркнула и, подняв портфель, уселась напротив учителя. В этом классе два учительских стола: один напротив второго ряда, а второй впритык к первой парте первого ряда, так что сейчас мне можно было просто протянуть руку, чтобы касаться его.