— Дорогая дочь! — Строго возвещает король, склоняясь над принцессой, что чинно восседала на лавке. — Я пригласил придворного мага, чтобы он развеял твою скуку! Но, ты должна понимать: делу время, потехе час! Поэтому, дочь моя, после мага придут великие умы, чтобы просветить тебя!
— Не хочу учиться! — Кричит капризно принцесса, вскакивая с лавки. — Хочу жениться! — И кулисы закрываются под хохот зала и фейспалм Царя.
И вот между двух шторок проскальзывает учитель, держа в руке микрофон. Даже здесь меня оглушают крики девчонок: ну конечно, он же в черных джинсовых шортах длинной до середины икры и обычной кожаной безрукавке с голым торсом, обмазанным красками.
Это мой мужчина, суки!
Но я терплю, ожидая, когда начнется бит. И вот наконец-то из колон идет испанская читка в исполнении учителя, а зал взрывается бурными аплодисментами. Он улыбается всем, не переставая говорить в микрофон, а у меня бурлит кровь от злости: как он посмел улыбаться кому-то, кроме меня!
Рука Паши на моей руке была ушатом холодной воды, поэтому я сразу же подобралась, вслушиваясь в слова учителя из колонок и ожидая нашего выхода:
— Я проиграл бой с халтурою и тунеядством.
На рудниках урановых орудуя ржавой киркой.
Совесть уволена за профнепригодность и блядство!
И я обрёл… Я обрёл долгожданный покой!
Да, я бессовестный, как все безрассудные мачо.
Кролик подопытный, брутальный геномный мутант.
Мой кролик бодр, завлекает muchachas на ранчо.
У них имеет успех, а их имеет Талант.
Я аморален?! Во дела! Милым не будешь насильно.
Довольный, с битой бейсбольной, довольно не агрессивный.
Бигуди кручу на бороде и шастаю в дамках.
А побираться?! Adios! Кто раньше встал, тот и в тапках. — и при этом он вел себя, как царь сцены, купаясь в славе. Ниче-ниче. Скоро наш выход. Вот тогда-то я и покажу тебе, кто тут главный!
— Я пришёл к тебе с приветом, утюгом и пистолетом.
В нос ударю пируэтом. Песню буду петь при этом.
Пот прёт, Old Spice Багамы подмышку «пшик».
Нюхай ухом! Так пахнет настоящий мужик!
И вот он, наш выход! Первым на сцену выбегает Паша, зарабатывая еще одну волну визга: он по стилю одежды ничем не отличается от учителя.
— Пёс! — Кричит он в микро, и вслед ему идет мой голос:
— Пёс! — Саша смотрит на нас огромными голубыми глазами, не зная, что делать, а мы кружим вокруг него, как псы, приговаривая: - Дикий пёс!
— По гороскопу — рак, ну, а по жизни — бездушная сволочь.
Он, негодуя, выделет кислоты и щёлочь!
От Бога далеко, далёк от Святого Завета!
В трудную минуту помогает нам только мачете!
Часы веселья разделяем с ним, словно бродяги:
Рэперы-астматики, а также фанатики рагги.
Ни для кого не начальник, хотя на практике — босс!
Он для своих — тихий парень, а для чужих — дикий пёс.
Издалека его легко узнать по лёгкой походке.
По бешеным глазам и бигуди на бородке.
Бородатым палачом его мы однажды прозвали
В Пуэрто-Рико, Гондурасе и на Гватемале.
Шутить не вздумай, если вздумал, покури напоследок.
Тебя заждался на том Свете самый дальний твой предок.
Вот ему потом расскажешь, мол, ты с нами знаком.
Мол, было дело, пошутил, и, видно, поделом! — Когда начал читать Колчанский, даже директриса вскочила с места, приближаясь к сцене: конечно, ее любимчик устраивает такое шоу! Но когда начала читать я, все сели ровно там, где стояли.
Ведь, по сути, я соблазняла учителя прямо на сцене: я ходила кругами, касаясь его кончиками пальцев, а когда попадала по голой коже, он мелко подрагивал, сверля меня злыми глазами, на что получал лишь милую безвинную улыбку:
— Он дует в щель, когда тепло!
Он — семь причин на одного.
Он — знаменатель без корней!
Он — город ночью без огней!
Он сложный стимул простоты!
Он всунет там, где вынешь ты!
Он — плачь обугленных берёз!
Он — грязный мачо, дикий пёс!
— У кого прямые ноги и язык как помело?
У кого по копчик дрэды и подмышками тепло?
У кого большое сердце и красивые глаза?
По последним описаниям все узнаем мы тебя!
— Ленив, прожорлив, — заканчиваю я, обвивая одной ногой его бедро и прогибаясь в позвоночнике назад, и очень томным голосом тяну: - сексуален.
— Свиреп, вонюч и волосат! — точно так же с другой стороны пристраивается к нему Паша, и все хохочут, не обращая внимания на мою выходку.
— Ленив, прожорлив, сексуален. — пристраиваюсь спиной к его ногам, разводя колени в сторону, за что получаю еще один изничтожающий взгляд сверху, на что лишь облизываю губы. Я готова принять любое наказание. И он видит это в отражении мои глаз, из-за чего темнеют его собственные.
— Свиреп, вонюч и волосат!
— Пёс!
— Пёс!
— Дикий, дикий пёс! — И, прежде, чем кто-то успел что-то осознать, нас накрыло кулисами, а Паша утащил меня в гримерку.
— Боже, Громова! Это было бомбезно! — Восторгается он в пустой комнате, стягивая с себя безрукавку и надевая рубашку для выступления в роли Ученого.
— Угу, главное, чтобы это «бомбезно» потом под нами не рвануло! — Скептично пожала я плечами, стягивая этот стыд с себя, оставаясь в одном плотно обтягивающем грудь топе.
— Да ладно тебе, Бят. Вон, Анна Андреевна была в восторге.
— Да, Аньке безусловно все понравилось, но как бы нас потом Бык не порвал. Взгляд у него был… Многообещающий.
— Та ладн те, мелкая. Успокойся! Все неудобства я беру на себя! — Он широко улыбается мне, стоящей в одних розовых трусиках с барашками и топе, и тыкает себе в грудь большим пальцем. Но проблема в виде Быкова Александра Андреевича растворяться не хочет, поэтому мужчина вваливается в комнату пуская из ноздрей пар прямо как настоящий бык, но рычал он как Сатана:
— Вон!
— Эм-м, Трис, я это… Там мое выступление. Да, самое время! Давай, мать! Грудь колесом, пальцы веером!
— Вон! — И Колчанского буквально сдувает с места, а я бочком пробираюсь к парте и залезаю на нее, становясь гораздо выше учителя. Надеюсь, хоть это меня спасет от этого испепеляющего взгляда.
— Александр Андреевич. Саша. Саня? — попробовала я, пока он, аки атомный крейсер, сдвигая собой парты, направлялся ко мне, распространяя своей фигурой флюиды бешенства. — Тебе бы этого. Чаю с ромашкой? Ты ж пьешь чай с ромашкой?
— Прекрати мямлить и будь добра отвечать за свой поступки! — Рыкнул он мне чуть ниже живота и только потом поднял голову. И от взгляда на мою грудь его глаза потемнели еще сильнее, а этот самый взгляд я стала просто физически ощущать.
— Ну, я ж, по сути-то, ничего такого-то и не сделала, — беспечно подняла руки вверх я, крутя плечами в такт медленной мелодии, доносящейся из зала. И меня повело с этой мелодии. Повело настолько, что я тихо подпевала себе под нос, чем бесила учителя еще сильнее.
— Ты щеголяла голой грудью перед всей школой! Все, кому не лень, пялились на твою грудь! — Рычит он, хватаясь за мои бедра, оставляя на них красные пятна от своей хватки.
Остро. Горячо. Приятно.
— Ты тоже щеголял голой грудью перед всем залом. И каждая шмара, которой было не лень, пялилась на твою голую грудь. — Наклоняясь к нему, прямо в лицо выдохнула я, облизывая сладкую нижнюю губу.
— У тебя на лице шоколад, — шепчет он, боясь спугнуть этот момент комфорта: когда даже воздух вокруг нас сгущается, и звуки становятся приглушенными. Именно такая атмосфера была у меня дома, когда он внаглую заперся в мою игровую.
— Где? — так же шепотом спрашиваю я, садясь на колени и оказываясь с ним лицом к лицу.
— Вот здесь. — И он целует мои губы. Быстро. Порывисто. Забирая то, что по праву принадлежит только ему. Горячо. Сладко. Опасно! Если сейчас кому-то в голову взбредет завалиться в комнату, дабы поправить костюм, у него будут проблемы. — А знаешь, что бесит меня больше всего? — Обхватывая мою талию и прижимаясь носом к шее, рычит он.
— Что? — спрашиваю тихо, не в силах справиться с непонятной вибрацией во всем теле. Будто резко опустили в холодную воду. Но мне не холодно, и никакого чувства трезвого ума не появилось. Меня просто колотило в его руках. Колотило из-за его рук и поцелуя. Боже, что же мы творим?