И вдруг она понадобилась, мастер Соловьева. Принесли в цех письмо в запечатанном конверте: «Уважаемая Татьяна Сергеевна! Просим зайти во вторник в удобное для Вас время в редакцию многотиражки». Шла и держала в голове отказ: «Пусть ваш работник придет в цех, я ему все расскажу и покажу, а сама писать статьи не умею». Приготовилась, да не к тому.
— Татьяна Сергеевна, у нас в этом году солдатиков мало. Ваших трое, и по другим цехам набирается чуть больше дюжины. Решили вручить каждому персональное напутствие. Вот и захотелось, чтобы вы нам дали факты о каких-то индивидуальных особенностях, ну о характерных случаях, эпизодах в жизни Соломина, Бородина и Колпакова.
Может она дать факты, не трудно вспомнить и эти так называемые индивидуальные особенности. Глядят на нее работники редакции, ждут подробностей из жизни будущих солдат. А она думает. Не подробности вспоминает, думает, как прочитает Солома строчки об оставленных в паечках хвостиках, даже если это самым добрым сердцем будет написано. Подумает Солома: значит, уже все знают и о киоске и значках. И Бородин свою «тальму со стеклярусом» дарил все-таки не для того, чтобы она рассказывала об этом всему свету. И Колпачок сожмется, если увидит в напутствии имя своей невесты.
— Вы думайте, Татьяна Сергеевна, вспоминайте. Не будем вас торопить.
Почему человеку радостно, когда о нем написали в газете, что он передовик производства, работает с личным клеймом без брака? Читать такое другому скучно, хочется увидеть, что за человек этот передовик, какого роста, красивый ли, какой характер. Два года назад в этой же многотиражке о Татьяне Сергеевне так написали: «Немолодая уже, в белом своем халатике, она напоминает опытную медсестру, которую врачи ценят выше иных своих коллег». В цехе поздравляли, а она умирала от стыда. Кому это надо, что печатными буквами, на весь завод — «немолодая». Все обидело, даже «халатик». Она не взяла этот номер газеты домой, Лаврик так и не узнал, что ее похвалили. А это напутствие ребята должны увезти с собой.
— Можно написать Володе Соломину, что наш конвейер верит в то, что он будет служить примерно. Он хороший парень, с доброй душой, таким пусть будет и в армии.
На лицах работников многотиражки проступило разочарование. Она это увидела. Но что делать, дорогие товарищи, словом можно и осчастливить и прибить.
— Не надо характерных деталей, — сказала Татьяна Сергеевна. — Лучше погладьте перед отъездом Солому по его глупой, незадачливой головушке…
Как и в прошлом году, ее поразило, что в Доме культуры кругом незнакомые люди. В столовой даже тех, с кем незнакома, знаешь в лицо. На демонстрации — тоже кругом свои. А здесь, на кого ни бросишь взгляд, — кто это? Только спустя время знакомые лица начинали проявляться в толпе.
— Это же надо, Зоя, даже тебя не узнала!
Зоя прихрамывала. Новые туфли на высоких каблуках мучили ей ноги, отравляли праздник. Не в первый раз Татьяна Сергеевна спасала ее:
— Зоя, снимай туфли, давай меняться.
— А ты мне каблуки не покривишь?
— Другой благодарности от тебя и не ждала.
Лавр Прокофьевич стоял с ней рядом в новом черном костюме, при галстуке. Ее муж, ее человек, ее неразгаданная любовь. Никогда у нее не замирало сердце от того, что он рядом, ни разу не сдавила это сердце ревность, ни разу ничем он ее не обидел. Любовь, любовь… А может быть, она всего лишь поиск, счастливое предчувствие вот такой жизни, какая у нее была с Лавриком?..
— Татьяна, а вон та красавица в голубом, разве она с конвейера? — спросил Лаврик.
— Здрасьте! Это же Марина.
Татьяна Сергеевна в начале вечера и сама еле узнала Марину. Откуда что взялось, была толстуха, спина с гектар, и вдруг — королева бала, потрясение всем гостям.
Перед концертом устроили танцы. Татьяна Сергеевна увидела Бородина с тоненькой черноволосой девушкой. Бородин заметил, что мастер смотрит на него, поднял руку в приветствии и, когда музыка умолкла, подвел к ней девушку.
— Татьяна Сергеевна, познакомьтесь: Катя. Татьяна Сергеевна, давайте в этот прощальный вечер с вами помиримся.
— Разве мы поссорились, Шурик?
— Мы с вами, Татьяна Сергеевна, друг к другу охладели, — сказал Бородин.
— Ох, Шурик, что ты за человек? Все слова с языка, ни одного из сердца.
— Плохой я, Татьяна Сергеевна, хуже меня в цехе только один Никитин.
Испортил настроение! Это еще что такое, при чем здесь Никитин? Взглянула на Катю: хорошая девочка, спокойная, ухоженная. Красивая задерганная Лилька ей не чета. Эта не будет плакать и кричать, как та. Молча перестрадает, когда Шурик отойдет от нее.