Станция была невелика, вывески с ее названием на крохотном павильоне, служившем здесь вокзалом, было не разглядеть. От того, что до нее было далеко, и от того, что мешал утренний туман.
Я оказалась не единственной ранней птахой. Невдалеке прогуливалась с собачкой служанка Софьи Яковлевны. Собачка бегала, непрестанно задирая лапу на все под нее подвернувшееся. Служанка стояла у входа в свой вагон, зябко обняв себя за плечи.
– Good morning, miss![24] – поприветствовал ее пробегающий мимо мистер Фрейзер.
Он повторил свое приветствие и в мой адрес, добежал до паровоза, вернулся немного назад и принялся припрыгивать на месте и изображать боксерские удары.
Я вздохнула: мне захотелось вот так же размяться, побегать и попрыгать. Но в платье это было невозможно, а переодеться в шаровары и фуфайку и появиться в таком виде перед глазами пассажиров я все же не рискнула бы. Не хотелось мне эпатировать публику и после слышать упреки в спину.
Колокол ударил дважды, звук, смягченный туманом, показался донесшимся из самого дальнего далека. Я поднялась в вагон и застала в коридоре Ивана Порфирьевича. Мы едва успели поздороваться, как выглянул дедушка.
– Доброе утро! – обрадовался он нам. – Я видел, как ты прогуливаешься, но присоединиться не успел. Ну да ничего, станций впереди еще много. Иван Порфирьевич, как вы полагаете, уже подходящее время испить чаю? А то из этой корзины такие ароматы доносятся, что невольно аппетит пробуждается.
Господин Еренев высказался в том духе, что для пития чая в отличие от пития иных напитков любое время подходяще и что ему на службе нередко приходится и по ночам чаевничать.
– Так присоединяйтесь к нам, – сказал дедушка и пошире распахнул дверь.
Мальчик принес чай, но притронуться к нему мы не успели, потому что вслед за мальчиком появились проводник и тот служащий (надо будет узнать, что у него за должность, заметила я себе, наверное, местное начальство), что накануне пытался уговорить есаула покинуть незаконно занятое тем место.
– Вот, – сказал проводник. – Вот этот господин, он вчера был в мундире.
И указал на Еренева. Вежливость и приличия в этом поезде были законом для персонала, а тут этакая бесцеремонность! Мы сразу насторожились.
– Ваше превосходительство, – обратился к Ивану Порфирьевичу поездной начальник.
– Высокоблагородие[25], – мягко поправил его товарищ прокурора.
– Ваше высокоблагородие, уделите минуту для сообщения. Очень важно!
– Говорите смело. Этим людям я доверяю, и если есть в вашем сообщении что-то не для всех и каждого, то уверяю – дальше этого купе никакая новость не распространится.
Железнодорожник все ж таки не стал говорить громко, а шагнул в купе и, наклонившись к голове господина Еренева, тихо, но не скрываясь уже от нас, сказал трагическим голосом:
– Земляка вашего убили! Ну банкира… – он оглянулся за помощью к проводнику.
– Господина Соболева, стало быть, – подсказал тот и перекрестился.
Такие слова доходят до ума не сразу и не вдруг, а потому и мы их осознали спустя несколько мгновений. И тоже осенили себя крестным знамением.
– О господи! – вырвалось у дедушки. – Неужто до смерти?[26]
– Не могу знать.
– То есть как не могу знать? – возмутился товарищ прокурора.
– Так мы за тем к вам и обращаемся, что до конца-то не знаем.
– Эх, да что ж такое творится? Ведите уже к месту происшествия.
Мы все трое поднялись со своих мест, Иван Порфирьевич взглянул на меня и дедушку, секунду поразмышлял, нужно ли нам идти вместе с ним, после кивнул в знак согласия.
– Погодите, – обратился он к проводнику. – Коротко и ясно скажите, что произошло такого, что вы решили про убийство?
– Так я открыл двери-то, а он с ножом в груди! – сообщил проводник и снова перекрестился.
– Зачем же вы открывали?
– Так господин Соболев еще с вечера велел ему на это время ванну приготовить – еще сокрушался, что только в такую рань возможность имеется, а на позже все занято, – и предупредил, что спит он крепко, но разбудить его нужно неукоснительно и обязательно.
– Все ясно! – перебил его Иван Порфирьевич, потому что все действительно было ясно настолько, что продолжать не стоило. – Пройдемте, господа.
И мы пошли по пустому коридору в вагон первого класса. У нужной двери проводник чуть замешкался, отыскивая в кармане ключи, а господин Еренев его подбодрил:
– Это вы очень правильно поступили, что дверь сызнова заперли.
Проводник чуть приободрился, быстро извлек найденные ключи и открыл дверь. Получилось так, что дверь, будучи открывающейся в сторону коридора, отрезала меня от самого входа, и мне ничего не было видно. Еренев это заметил и сказал: