– Да нет же! Человек как человек. Глаза, правда… но это я уже говорил.
– И все-таки ты его подозреваешь… Плохо, друг, плохо. Только не с ним, а с тобой. Ладно. Последний заход, и ты забываешь об этом Орене раз и навсегда. У него есть какая-нибудь заветная вещь? Знаешь, люди иногда на себе носят – запястье, или кольцо, или ладанка на груди?
– Есть… кажется. Только это не то, что ты назвал. И такую вещь прячут, верно? Он черного глаза, злого. А он свой оберег и не прятал вовсе. Он говорит – это больше для того, чтобы пальцы разминать.
– Как это?
– Так… железка какая-то… а может, бронза. Темная отливка, маленькая совсем – я же сказал, он ей пальцы разминал.
– Даже так. – Теперь Рен не смотрел на Тевено. – И хороший он стрелок? Хотя что ж я спрашиваю, в «красных куртках» плохих не держат.
Некоторое время они молчали, потом Рен внезапно вскочил на ноги, словно его иглой укололи.
– Вот что. Хватит нам головы ломать, пойдем, посмотрим на него. Ты знаешь, где он ночует?
Тевено кивнул. Ему действительно показали дом, предназначенный для постоя «красных курток», но за все время, включая сегодняшний вечер, Тевено ни разу не подумал, чтоб разыскать там Орена. И решимость друга пугала его. И все же он понимал – лучше избавиться от подозрений раз и навсегда.
Дом « красных курток» располагался на отшибе, и поблизости от него не приметно было ни одного костра. Меж тем уже настала настоящая ночь, и дом окружал мрак.
Рен первым поднялся на крыльцо, остановился у дверей. Выжидательно повернулся к Тевено. Тот неуверенно прошел по ступенькам. Дверь была прикрыта, но не заперта и Тевено показалось, что из-под нее пробивается слабый свет. Тевено поднял руку, отяжелевшую, точно налитую свинцом, и ударил кулаком. Не дожидаясь ответа, выкрикнул:
– Орен! Это я, Тевено…
– Входи, – услышал он.
Тевено рванул на себя дверь. Прихожей в доме не имелось, дверь от порога вела в просторную горницу. Посреди нее стоял длинный мощный стол, на котором мерцал светец. У стола на лавке сидел Орен, босой, в рубахе и штанах, и латал красную куртку.
Тевено впервые видел конвоира без форменной кутки и сапог. И убедился – правда, в глубине души он никогда в это не верил – что ни птичьих лап, ни глаза на груди, который мигал бы сквозь распахнутую рубаху, у Орена не имелось. Впервые он видел Орена и без оружия, которое, казалось, словно приросло к нему. Правда, пояс с ножами и самострел лежали тут же, на столе, и Орену стоило лишь протянуть руку за ними. А вот топор он куда-то прибрал.
То, что в дом вошло два человека, а не один, по-видимому, ничуть не обеспокоило его, и даже не удивило. Тем не менее Тевено счел нужным как можно быстрей, дабы предупредить осложнения, сказать:
– Это Рен, мой друг. Мы из одной деревни.
– Угу, – подтвердил Рен.– Мы с тобой почти что тезки.
Орен окинул его взглядом, точно ища какого ни на есть сходства с собой. Не нашел. В противоположность долговязому и худому конвоиру, Рен был среднего роста, широк в груди, с крепкой короткой шеей. Особенно несхожи были их лица – круглая, голубоглазая, мнимо-простецкая физиономия Рена, с блуждающей улыбкой, и тонкое, треугольное, с высокими скулами, лицо Орена, на котором, казалось, жили только разноцветные глаза.
Пока длилось это взаимное оглядывание, Тевено косил в сторону – не только из деликатности, сколь из любопытства – в цитадели он так и неувидел, как живут « красные куртки». Никаких роскошеств его взору не предстало. Прочные бревенчатые стены и простор – вот все преимущества, которые пограничники получали перед другими обитателями Рауди. Здесь могло поместиться, не тесня друг друга, до сотни человек – и умещалось, наверное, когда была нужда. Только спать им, скорее всего, приходилось на полу, потому что ничего подходящего для ночлега, кроме скамей у стен, Тевено не увидел. Но, возможно, постели были наверху. Дом был не то, чтобы двухэтажный, а двухъярусный. На высоте примерно в два человеческих роста вдоль стен шли балки, на которых располагался дощатый настил с дощатыми же бортами. Что за этими бортами – не разглядеть. Да и вообще, в полутьме, рассеиваемой лишь лучиной на столе, видно было плохо. Угадывалась лестница, ведущая наверх. Если в доме были окна, то их прорубили слишком высоко. Правда, сейчас от окон не было никакой пользы. И представить себе, что Орен живет здесь один? Любого бы тоска загрызла. Тевено припомнил, что кто-то из попутчиков рассказывал, будто «красные куртки» не любят ночевать под крышей. Но здесь крыша была так высоко, что Орену это было не в тягость.
– Так что тебе надобно, почти тезка? – спросил Орен. – Если насчет работы – это не ко мне.
– Нет, – беспечно откликнулся Рен. – Я работать тут не буду. Я с тобой познакомиться хотел.
– Вот он я. И что же?
– Тевено все уши мне про тебя прожужжал. Он, видишь ли, тебя боится.
– Не он один такой.
– А не по той причине, что другие. Он, представь, думает, что ты нелюдь.
Тевено чуть не задохнулся. Он всего ожидал, но чтоб Рен выложил это так, в лоб!
Орен не рассмеялся, как можно было предполагать. И не выругался. Он вообще не ругался, припомнил Тевено, а говорят, что нежить не любит черных слов. Конвоир посмотрел на собеседника с неким проблеском любопытства.
– Да? И кто же я?
– А кто тебя знает, – Рен говорил все так же лихо и беспечно. – Я в этих делах не шибко разбираюсь. Может, прагин. Хотя они, говорят, от воды далеко не отходят. А может, велеис… да мало ли! Заметь себе, это Тевено думает, а не я.
– Так чего вы от меня хотите?
– Да докажи ты ему, что он ошибается! Сделай что-нибудь такое, чего нежить делать не может!
– А чего нежить делать не может? – поинтересовался Орен.
Он развлекается, дошло до Тевено. Хуже того – они оба развлекаются!
Но даже то, что Орен и Рен смеялись над его сокровенными страхами, этих страхов не прогнало.
– Ну… не знаю. А, вспомнил! Произнести имена богов не может. Наш священник так уверял.
– Если тебе только это нужно… – медленно и размеренно, глядя Рену в лицо, Орен перечислил имена всех Семи – от Творца миров и людей, до Привратника, покровителя лжецов. Не довольствуясь этим, он начертил священный знак колеса.
– Довольно с тебя? – спросил Рен, обращаясь к Тевено.
Тот медлил с ответом – язык присох к гортани.
– А у тебя здорово получается! – на сей раз слова Рена были адресованы конвоиру. – Я бы так бойко не сумел.
– Пожил бы в цитадели – научился. Там хоть не часто, но молебны устраивают… Еще что? Очищение бычьей кровью вроде бы надо проходить. то ли пить ее, то кропить. Беги, малый, режь быка, попробуем…
– Придумал! Я во всем вашем Рауди коровы живой не видел, не то что быка.
– Тогда придумывай что другое. Или вовсе отвяжись от меня.
– Погоди… сейчас соображу… Вспомнил! Перед нежитем надо рассыпать зерно, или там бусы, короче, мелочь всякую. У тебя есть?
– Я не птица, чтоб зерно клевать, и не девка, чтоб бусы носить.
– Не придирайся к словам! Так нет у тебя?
– Кто из нас кого испытывает?
Рен почесал в затылке. Потом решительно оторвал от рукава рубахи шнурок с нанизанными сухими ягодами шиповника. Деревенские старухи считали такой шнурок средством от дурного глаза и нашивали на одежду внукам. Тевено удивился, что бабкина памятка сохранилась у Рена, да и рубаха на нем вроде чужая… Тем временем Рен стянул ягоды со шнурка и рассыпал их по столу. Не удовлетворившись увиденным, раскатал их ладонью как можно дальше друг от друга. Орен, нахмурившись, следил за его действиями.
– И что дальше?
– Дальше – если ты тот, за кого Тевено тебя держит – ты должен непременно начать считать то, что перед тобой рассыпано. И не остановишься, пока все не сосчитаешь. Просто не сможешь.