Кстати, Квилл убедил остальных нести мешки по очереди, и, судя по весу, да и на ощупь, помимо пайка туда засунули еще и котелок. Это немного взбодрило Тевено. С котелком пусть и тяжелее, а все же поприятнее.
Фола попробовал поныть, что пора бы и перекусить, но Орен это пресек.
– На привале, – сказал он.
Тут Тевено сообразил, что еда у них имеется, а вот воды – ни капли. Даже у Орена не было с собой фляги.
Он напрасно беспокоился. К вечеру Орен согнал их с дороги, и вывел к роднику. То ли знал, что здесь есть вода, то ли услышал. А может, учуял – сказывают, некоторые люди чувствуют воду даже под землей. Распорядился:
– Костер разводите. Грибы, корни, орехи собирать можно, но не удаляясь.
Квилл снова принялся нудеть – мол, что они соберут, топчась на поляне, хотя вовсе не рвался углубляться в заросли. И снова напрасно. Орен в самом деле знал, где устраивать привал и ночлег. Орехи, правда, были еще зеленые, и брать их не стали, а вот грибов насобирали вдосталь. Муг оказался изрядным кухарем – вот уж о чем сроду не догадаешься, из пятерых он был самый худой. Он сварил кашу с грибами, добавил туда каких-то травок– так сытно и вкусно Тевено не ел с того дня, как покинул родительский дом. Остальные тоже. Фола потянулся было за сухарями, но Орен не велел их трогать.
– Не всегда костер можно разводить, – сказал он.
Сам конвоир участия в приготовлениях к ужину не принимал. Ходил, осматривался, принюхивался. Потом уселся в стороне от костра, из общего котла не ел. Голодным тоже не остался – достал откуда-то ломоть черного хлеба, посыпал солью – у него с собой была, завязанная в тряпочку, и сьел. Сидел, прислонясь к дереву, молчал. Голову свесил, не поймешь, то ли спит, то ли надзирает. Лучше, конечно, не проверять.
Остальные, повечеряв, затеяли говорить. Намолчались по пути в цитадель и в самой цитадели. А здесь – притерлись уже друг к другу, и конвоир всего один, и вдобавок в стороне.
– Жаль, родничок маленький,– сказал Муг, – рыбы наловили бы, ушицы сварили…
– Нажарить тоже неплохо бы, – добавил молчавший доселе Лейт.
– Слышь, братцы, – встрепенулся Фола, – а почему этот…наш… говорит, что огня не можно будет жечь? Как без огня-то? И зверей отпугивает.
– Одних отпугивает, других приманивает, – усмехнулся Лейт. – Да и не зверей тут бояться нужно.
– Ты о чем? – спросил Тевено. Он думал о приятеле своем Рене, о вольной ватаге, с которой тот водил компанию, и где мог бы сейчас оказаться сам Тевено.
– О чем, о чем… – Лейт сплюнул, не впервые за день, но не от отвращения, а от сглаза. – Они разные бывают.
– Так они, я слышал, тоже огня боятся, – возбужденно сообщил Фола. – И брани… это… непристойной.
Квилл ухмыльнулся, однако промолчал.
– Которые самые слабые, может, и боятся, – мрачно сказал Лейт. – Таких-то, конечно, отпугнуть, если знать как, труда не станет. А самые сильные – они самые злые и есть, и твой костер и ругань твоя им нипочем, словно камню укус комариный. А слаще мяса человечьего для них ничего нет. Хуже волков они, хуже рысей голодных.
– У нас в деревне, – зашептал Муг, – был один… охотник… белок бил и перекупщикам продавал. Вот пошел он как-то в лес, и не везло ему очень. Ни белки не встретит, ни лисы, никого. А навстречу ему – некоторый малый. Тоже с виду как бы охотник, только бледный шибко, синюшный, как с похмелья. Пошли, говорит, дальше вместе. Я тебя выведу туда, где гулоны водятся. Тот, дурак, обрадовался, и говорит – раз такое дело, за тобой куда угодно пойду. И белки, главное, как пошли они, кругом так скачут. А чужой говорит – не стреляй, поценнее добычу спугнешь. А лес все глуше, все темнее… И впрямь вдруг гулон из-за дерева выскакивает, хвостом пушистым след заметает… Охотник уж и прицелился, да что-то кольнуло его. Обернулся он на своего спутника, а тот уже ростом выше самых высоких деревьев. И ручищи к нему тянет, и каждый палец длиной в целый ствол, и когти на них железные! Охотник – бежать, да так, как никогда в жизни не бегал! Сам не помнил, как до деревни добрался. А после этого стал болеть и чахнуть, а однажды в лес ушел и там запропал насовсем.
– Это точно, – подтвердил Лейт. Если дал нелюдю обещание – а он же обещал куда угодно с ним пойти – придется держать. Иначе убьет. Или скрадет душу и в клетку заточит.
– Какую душу, если он его сожрать хотел? – удивился Фола.
– Сожрать! – бросил Квилл. – Это сам твой охотник обожрался грибов дурных, вот и примерещилось невесть что. От них же и помер.
Тут некоторое время, несмотря на это замечание, продлился спор, что для нежити нужнее – человечья душа, или мясо, или кровь, и ни к чему этот спор не привел.
– А вот еще я слышал, – возбужденно продолжал Фола, – женщин у них нет совсем. Потому они женщин и воруют. А какая родит от нежитя, тотчас же и умрет.
– Тоже мне! – возразил Фола. – Они из дерева родятся.
– И не из дерева, а из земли!
– И от людей их всегда отличить можно! Если только знать как…
– У них ноздря одна.
– И глаз на груди!
– Одежду не на ту сторону запахивают!
– А колчан носят на животе!
– А на ногах – копыта!
– Да нет, птичьи когти…
Тевено этот разговор был почему-то неприятен. Он встал и отошел от костра, оказавшись между ним и деревом, рядом с которым сидел конвоир и, казалось, спал. У костра оставался еще один человек, которого разговор не просто раздражал – злил.
– Чушь это все и глупость! – сказал Квилл. – Сами себя запугиваете. А умные-то люди говорят – в лесу не нежити бояться надо, в лесу разбойников бояться надо. Нам же и разбойников опасаться нечего.
– Почему? – морща лоб, подозрительно спросил Лейт.
– Да повстречайся нам лихие люди, они на него нападут! – Квилл махнул рукой в сторону конвоира. – А нас не тронут.
Нет, Орен не спал. Тевено не заметит, когда тот поднял голову и стал прислушиваться к разговору. А может, он с самого начала прислушивался?
– Не тронут вас, говоришь, – медленно произнес он.
– А чего нас трогать? – продолжал хорохориться Квилл.– Ни нам до них, ни им до нас дела нет. Мы народ бедный, ни денег, ни товару при нас никакого…
– Дураки! Вы сами – товар. Потому вас и охраняют.
До Квилла не сразу, но все-таки дошло, что имел в виду конвоир. Поняв, он взбеленился.
– Тогда какая разница между разбойниками и крепостью твоей?
– А такая. Крепость гоняет людей на работы. Это на время. А рабство – это навсегда.
Блики костра играли на его лице, и неясно было, усмехается он при этих словах, или нет. Приглядевшись к нему, Тевено заметил то, чего не видел прежде – у Орена были разные глаза, один карий, другой серый. И это уж точно не было игрой огня.
Пальцы его правой руки безостановочно двигались. Он словно бы разминал какую-то щепочку… или трубочку. Скорее трубочку – она была закругленная и гладкая.
– Что это? – спросил Тевено.
– Амулет, – ответил конвоир. После паузы добавил: – И еще, чтобы пальцы упражнять… для стрельбы.
Тевено стрелять не учили, даже из лука. Но в деревне были охотники, и он ни разу не видел, чтоб они упражняли пальцы таким образом. Однако у пограничников, наверное, свои приемы… тем более, для самострела.