Как жаль, думал Бун, проезжая мимо ночных клубов и стрип-баров, что расслабленная сёрферская атмосфера сдает свои позиции алкоголю, из-за которого в клубах все чаще случаются стычки, перерастающие в полноценные уличные потасовки.
Странно — все уже привыкли к табличкам типа «Нет рубашки, нет ботинок — нет входа» (туда же можно добавить «нет уважения к законам»), а теперь вот в заведениях ПБ запрещают вход в одежде цвета какой-нибудь из банд, в их «фирменных» кепках и куртках.
ПБ обзавелся репутацией сомнительного, чуть ли не опасного для жизни города, и поток туристов с семьями направился в Мишн-Бич и Дель-Мар, оставив ПБ молодым и свободным, пьяницам и бандитам. И это крайне печально.
Бун вообще не любил перемены, а уж такие особенно. Но ПБ менялся, даже в то время, когда Бун был еще ребенком. Он помнил, что творилось с городом в восьмидесятые. Через сто лет после первого строительного бума ПБ поразил второй. Но на этот раз множились не одноэтажные домики; на этот раз пришло время жилых комплексов и огромных отелей, которые стерли с лица земли скромные коттеджи, а редких счастливцев, избежавших печальной участи, лишили солнца и вида на океан. Вместе с жилыми комплексами в город пришли и сетевые магазины, и районы ПБ стало трудно отличить от любых других районов любых других городов. Крошечные магазинчики и кафе, придающие городу особенный шарм — такие как «Вечерняя рюмка» или «Кофе у Коаны», — теперь редкость.
Цены все росли и росли, и наконец настал момент, когда обычный рабочий человек, построивший этот город, уже не мог позволить себе дом рядом с пляжем. Вскоре бешеные цены могут вообще выкинуть этих людей с рынка недвижимости. И вот тогда пляжные районы рискуют на себе познать удивительный парадокс богатых гетто — когда богачи запираются ночью на сто замков, трясясь от страха перед пьяными туристами и бандитами, заполняющими улицы после захода солнца.
Бун ехал на восток по Гарнет-авеню. Миновав бесчисленные клубы и бары, попал в район кофеен, этнических ресторанов, тату-салонов, магазинов поношенной одежды и фастфудных забегаловок и, наконец, оказался среди жилых многоквартирных домов. Пересек Пятую улицу, где Гарнет переходит в Бальбоа-авеню, и припарковался перед офисом таксомоторной компании «Три А».
Всего в двух минутах от старой фабрики «Объединенной авиации», где Рубен Флит выиграл войну, а Пасифик-Бич оказался безвозвратно утерян.
Глава 18
Офис таксомоторной компании размещался в маленьком здании, обшитом досками — когда-то белыми и отчаянно нуждающимися в покраске. Металлические жалюзи, защищающие офис ночью, были открыты. На окне виднелся красный выцветший логотип компании. Слева от парковки располагался гараж с десятками такси. Еще несколько машин были беспорядочно расставлены по всей парковке.
— Ждите тут, ладно? — сказал Бун, выключая двигатель.
— Сидеть и общаться с вирусами гепатита С, которые у вас тут плодятся? Ради чего? — поинтересовалась Петра.
— Просто не высовывайтесь, и все. И сделайте лицо, будто вас достали.
— В смысле?
— В смысле обидели, — перевел Бун. — Обидели, разозлили, достали, проще говоря.
— Это не сложно, — кивнула она.
— Кто бы сомневался, — откликнулся Бун, расстегивая застежку часов. — И возьмите часы. Держите их в руках, не убирайте никуда.
— Вы что, хотите, чтобы я время для вас засекла? — опешила Петра.
— Сделайте, как я говорю. Пожалуйста.
— Живчик мне сказал, что из всех часов вы предпочитаете солнечные, — улыбнулась Петра.
— Да, он у нас хохмач.
Бун пересек парковку и вошел в офис. Там, закинув ноги на стол, восседал молодой эфиоп. Почти все таксомоторные компании Сан-Диего принадлежат выходцам из Восточной Африки. «Три А» контролировали исключительно эфиопы, в то время как «Объединенным такси» владели эритрейцы. Иногда у таксистов конкурирующих фирм случались стычки в аэропорту, но вообще-то они ладили.
— Чем могу помочь? — спросил диспетчер, совсем юный подросток, почти ребенок. Худой, как жердь, он был одет в новенькие модные и отглаженные джинсы и древний коричневый свитер. Убрать со стола свои ноги, обутые в «Эйр Джорданс», даже не подумал. Бун не был похож на человека, ради которого имело смысл снимать ноги со стола.
— Чувак, — сказал Бун так протяжно, что это прозвучало скорее как «чувааааааааак», — у меня проблемы.
— Поломался, что ли?
— Обломали меня, — поправил Бун. — Видишь вон ту девочку в машине?
Диспетчер убрал ноги со стола, привел кресло в вертикальное положение, нацепил толстые очки и внимательно посмотрел за окно. На пассажирском сиденье фургона восседала Петра.