Волошеку едва хватило сил, чтобы залезть под фургон, укрываясь от моросящего дождика. Готовить ужин, кажется, никто не собирался, даже костра не развели. Дастин взялся чековать первую смену, а прочие сразу завалились спать. И лишь голос Андала нарушал тишину.
— Хитры твои штучки, колдун, — задыхаясь, говорил он. — Всё-то вы, чародеи, подлостью какой-то берёте, обманом. Всё бы вам глаза припорошить или яду подсыпать. Никогда открытого боя не принимаете. По мне — так ничего нет лучше честной стали.
— Честная сталь? — усмехнулся колдун. — Наслышался я этих баек. Такие как ты их и придумали, в корчмах сидючи. Воинская честь! Бусидо! Честная сталь! Нагородили символики. А поскреби чуть-чуть — обычные гангстеры, что, прикрываясь словоблудием, готовь вырезать деревни до последнего человека. Вот она — ваша честь. Честнее некуда…
— Заткни грызло! — вскричал Андал. — Я безоружных не трогаю.
— Оружный, безоружный… — Априкорн плюнул. — Если мужик схватил топор, он всё одно не соперник против опытного мечника. Так что твоя честная сталь такое же дерьмо, как и моё чародейство А дерьмом, как и грехами, равняться глупо.
— Ах ты, ведьмин подкидыш, — вскипел Андал. — Сейчас проверим, на что…
— Смолкните оба, — рявкнул проходивший мимо Дастин. — Не то сторожить вместо меня поставлю. До утра самого.
«Странный народ, — засыпая, подумал Волошек. — Только что вместе рисковали шкурой, товарища потеряли, а колдун спас отряд от неминуемой гибели И вот, не успев отдышаться, уже ругаются».
Глава пятая
ЗАЧУМЛЁННЫЕ ЗЕМЛИ
Ночи хватило оркам, чтобы оправиться от поражения. Присланные Тургом драконы изрядно потрепали гуляйпольскую орду и дали возможность конвою покинуть открытое пространство. Однако от добычи орки не отступились. Из глубины степей подошли свежие силы, и Дастин среди ночи несколько раз слышал далёкие крики бригадиров, перебранки воинов, а с рассветом приметил и несколько лазутчиков. Он тут же поднял наёмников и, коротко обрисовав ситуацию, заявил, что завтрак отменяется.
Стараясь не шуметь, быстро снялись и двинулись дальше.
Конечно, такой лавины, которая накатила на них в степи, они больше не опасались. Но и мелкие отряды оставались немалой угрозой. Они рыскали по лесным тропкам, вычёсывая траву и заглядывая в каждую щель в поисках малейшего намёка на пребывание конвоя. И стоило одному из них наткнуться на искомое, как мигом бы подтянулись и другие. Поджидая основные силы, они шли бы рядом, изредка покусывая поезд, то с боков, то с хвоста, пока, почуяв слабину, не вцепились бы разом со всех сторон. И уже ни драконы, ни колдовство не смогли бы помочь наёмникам. Лес прятал беглецов до поры, но он же становился ловушкой, буде оркам удастся обложить конвой. Ему, лесу, всё едино кому помогать.
Лесные дороги ветвились, как оленьи рога. Бесчисленные развилки, в конце концов, сбили Дастина с толку. Он потерял ориентиры и какую-либо привязку к местности. Путеводный амулет даёт направление, но у дорог собственный норов.
На большом перекрёстке конвой встал. Орк, то ли ковыряя в зубах, то ли, наоборот, грызя коготь, принялся тоскливо изучать карту.
— Севернее лес глухой, — рассуждал он, советуясь с Ксюшей. — Но амулет туда указывает, значит, Дорога короче. Да и от степи дальше. А южнее — населённые земли. Много по пути деревень, починков, хуторов…
— Южнее пойдём, — предложила наёмница. — Орки в сёлах увязнут. Кто пограбить задержится, полютовать; от кого, при удаче, мужики отобьются, не пропустят. Пусть себе дробится орда, пусть силы расточает. А мы, глядишь, оторвёмся.
— Тоже так думаю, — кивнул орк.
И отряд повернул на юг. Хорошо ли наводить на мирных селян степняков, никто из наёмников даже не подумал. У них своя задача, её и надо решать.
Проходя через сёла, мужиков тем не менее поднимали. И обычай требовал про опасность не промолчать, да и погоню задержать вооружённое ополчение могло куда вернее.
На переговоры с селянами Дастин отрядил Рыжего. Как самого языкастого и способного убедить даже камень.
— Давай только без многословия, — напутствовал орк. — Чтобы нам и скорость сбрасывать не пришлось.
Жирмята с поручением справился вполне. Он пересел на место монаха и при въезде в село намётанным глазом выбирал мужика побойчее и потолковее Пока фургоны грохотали мимо, Рыжий в двух слова объяснял текущий момент и сверх того нагружал мужика советами с краткий курс молодого бойца. После чего успевал запрыгнуть к Волошеку, чтобы по пути вновь перебраться в головную повозку.
Конвой ещё месил уличную грязь, а село уже поднималось: сновали мальчишки с поручениями; ржали непривычные к суете клячи; хрустели отдираемы от изгородей жердины…
Погоня подошла так близко, что однажды друзья стали свидетелями схватки. Деревенька представляла собой единственную длинную и прямую улицу. Поезд едва добрался до середины, когда на околице поя вился передовой отряд степняков.
Вожак углядел хвост конвоя и издал радостный вопль. Орки с великим рёвом припустили вдогонку.
Сопротивления со стороны мужиков они не ожидали, полагая, что те не полезут в чужую драку.
Жирмята уже потянулся к арбалету, но вмешательства не потребовалось. Селяне ударили с двух сторон, и, прежде чем друзья потеряли деревеньку из виду, больше половины ватаги было изрублено мужиками.
За оружие брались, конечно, только крупные сёла. С хуторов и селений помельче народ без разговоров снимался и уходил в лес, в тайные схроны. Однако мало-помалу тактика оправдывала себя. Конвой всё дальше и дальше отрывался от погони, и к середине дня до него перестали доноситься воинственные крики степняков.
От одной беды ускользнули, а уже замаячила перед ними другая. Сперва наёмники стали примечать вдоль дороги сигнальные вешки, а затем с очередного холма увидели над крышами домов и чёрные флаги.
Чума.
«Что заставляет харкающего кровью человека, собирая в кулак волю и остатки сил, лезть на крышу и вывешивать знак опасности? — думал Волошек. — Что заставляет предупреждать незнакомых путников, в то время как собственная семья и соседи уже снесены на погост, а то и вовсе лежат по домам и чернеют? Что, как не любовь к людям? Не к каким-то конкретным родичам или знакомым. К людям вообще. А ведь находятся циники вроде Андала, которые не верят в абстрактный гуманизм».