Я абсолютно убежден, читатель, что все мы играем выбранные нами роли. Там, в редакции «Русского Дела», они были все невозможно кинематографичными. Каждый был типом, и каким выразительным и резким! Может быть, насмотревшись фильмов? Черт его знает… Соломон Захарович и бухгалтерша прекрасно и органично смотрелись бы в фильме «Citizen Kane», среди его третьестепенных персонажей. Моисей Бородатых, «босс», увы, не походил на Кана — Орсона Уэлса. Однако бесспорно и то, что на него не похожи и Руперт Мурдох, и Херст… Нос баллоном, брюшко над коротенькими ножками, выпучивающиеся далеко вперед из орбит глаза — какой уж тут молодой или старый Уэлс—Кан! Однако Бородатых был живуч, изворотлив и по-своему талантлив. Он прожил бурную жизнь и, если бы не война, добился бы, возможно, большего, чем владение «Русским Делом». До того как пришвартоваться в Соединенных Штатах и сделаться вначале страховым агентом, а затем сотрудником, совладельцем и владельцем «Русского Дела», Бородатых успел побывать во французских журналистах. Сам Батька Махно одарил Моисея вниманием и якобы упрашивал написать о нем книгу. Батька хотел, чтобы маленький Моисей изменил его image, убрал бы ненужные Батьке черты юдофоба и антисемита и изобразил бы Батьку идейным анархистом, каковым он как будто бы и был. Побитым Батькам верить трудно.
— А Махно правда не был антисемитом, Моисей Яковлевич? — спросил молодой журналист Лимонов у старого журналиста Бородатых. Махно волновал его воображение всегда, и мелкие детали вроде предполагаемого батькиного юдофобства вряд ли могли бы изменить его мнение.
Моисей Бородатых подернул плечами и эдак подхмыкнул.
— Я познакомился с Махно незадолго до его смерти. Он очень бедствовал в Париже с молодой женой и маленьким сыном. Батька утверждал, что хитрые большевики очернили его, представляя антисемитом намеренно, дабы переманить на свою сторону еврейские массы, активно принимавшие участие в революции. Что там действительно происходило на территории, где оперировала его армия, превышающей территории многих европейских стран вместе взятых, даже тогда, через десять лет после революции, восстановить было невозможно. Хаос и взаимные кровопускания. Я лично не сомневаюсь в том, что большевикам было выгодно представить его антисемитом. Возможно также, что отдельные банды, они же отряды, в его армии не отказывали себе в удовольствии погромить еврейское местечко… Украинцы, знаете, известные антисемиты…
— А вы ведь украинец, Лимонов? Ваша настоящая фамилия ведь украинская, Савченко?
— Савенко, Моисей Яковлевич!
— А в вас совсем нет еврейской крови, да?
— Нет, Моисей Яковлевич.
— Хм… А как же вы выехали?..
— Я же вам рассказывал, Моисей Яковлевич…
— Да-да, рассказывали, припоминаю… Жаль-жаль, такой симпатичный юноша, и в нем нет еврейской крови… Слушайте… — он понизил голос, — может быть, вы по советской привычке, знаете, боитесь признаться?..
— Ну что вы, Моисей Яковлевич, я бы вам сказал…
— Жаль-жаль…
Молодой журналист помнил, как за несколько лет до того, в Москве, грузная тетка, похожая на ведьму из советского фильма для детей, писательница Муза Павлова, прижав его к стене кухни и прикрыв дверь, шептала ему: «Совсем-совсем нет еврейской крови? Вы уверены? Может быть, ваша бабушка была еврейка?» Писательница была очень разочарована, что нет искомой крови. Вечером он, хохоча, рассказал эпизод на кухне Елене. Изобразил в лицах. И они хохотали оба. Им непонятно было желание писательницы, чтобы Лимонов принадлежал к славной нации. Подискутировав немного на тему, супруги сошлись на том, что ему следует гордиться тем, что ОНИ хотят раскопать в нем еврея. Следовательно, он, по ИХ мнению, достоин быть евреем. Очевидно, и по мнению Моисея Бородатых, он был достоин. Однако быть евреем на берегах Гудзона было куда более выгодно, чем на берегах Москвы-реки. И он порой искренне жалел в ту эпоху, что он не Jewish в городе с четырехмиллионным Jewish населением. Из двенадцати сотрудников редакции «Русского Дела» только корректор Лимонов и замредактора старик Сречинский были русские. Даже в сам акт основания газеты (в 1912 году, на несколько месяцев раньше «Правды») каким-то образом были уже замешаны евреи… и красные. Линотипщик Порфирий однажды шепотом поведал корректору, спустившемуся в типографию, о том, что в помещении газеты не раз бывал сам Лев Бронштейн-Троцкий. «А жил он в Бронксе, Троцкий… А сам Моисей, — Порфирий, седовласый и красношеий, оглянулся, как школьник, боящийся, что учитель, внезапно войдя в туалет, застанет его с сигаретой, — был в юности далеко не из правых. Это в Штатах они все, поняв, откуда ветер дует, быстренько стали убежденными антикоммунистами». Приблизив большие губы к уху корректора, Порфирий прошептал: «Он работал во французской социалистической газете…»