В солнечный, хотя и холодный день Диана отвезла свою (отныне и мою) подругу — профессоршу русской литературы — в красивый и богатый район Лондона, в Хампстэд. Профессорша должна была забрать книги у русской старухи, я знал вскользь, что имя старухи каким-то образом ассоциируется с именем поэта Мандельштама.
— Пошли? — сказала профессорша, вылезая из автомобиля и держась еще рукой за дверцу.
— Нет, — сказал я, — старые люди наводят на меня тоску. Я не пойду. Вы идите, если хотите… — Под «вы» я имел в виду Диану. Вообще-то говоря, у меня было желание, как только профессорша скроется, тотчас же засунуть руку Диане под юбку, между шотландских ляжек девушки, но, если профессорша настаивает, я готов был пожертвовать своим finger-сеансом, несколькими минутами мокрого, горячего удовольствия ради того, чтобы Алла, так звали профессоршу, не чувствовала себя со старухой одиноко.
— Какой вы ужасный, Лимонов, — сказала профессорша. — И жестокий. Вы тоже когда-нибудь станете старым.
— Не сомневаюсь. Потому я и не хочу преждевременно соприкасаться с чужой старостью. Зачем, если меня ожидает моя собственная, торопиться?..
— Саломея — вовсе не обычная старуха. Она веселая, умная, и ее не жалко, правда, Диана?
— Yes, — подтвердила Диана убежденно и энергично. — Она очень интересная…
— Сколько лет интересной?
— Девяносто один… Или девяносто два… — Профессорша замялась.
— Кошмар. Не пойду. В гости к трупу…
— Она сказала мне по телефону, что ей очень понравилась ваша книга. Она нисколько не шокирована. Неужели вам не хочется посмотреть на женщину 91 года, которую не шокировала ваша грязная книжонка…
— Потише, пожалуйста, с определениями… — Я вылез из автомобиля. Они раскололи меня с помощью лести. Грубой и прямой, но хорошо организованной.
После звонка нам пришлось ждать.
— Она сегодня одна в доме, — шепнула Алла, компаньонка будет отсутствовать несколько дней.
Женщина, вдохновлявшая поэта, сама открыла нам дверь. Высокая и худая, она была одета в серое мужское пальто с поясом и опиралась на узловатую, лакированную палку. Лицо гармонировало с лакированной узловатостью палки. Очки в светлой оправе.
— Здравствуйте, Саломея Ираклиевна!
— Pardon за мой вид, Аллочка. В доме холодно. Марии нет, а я не знаю, как включить отопление. В прошлом году нам сменили систему. Я и старую боялась включать, а уж эта — ново-современная, мне и вовсе недоступна.
— Это Лимонов, Саломея Ираклиевна, автор ужасной книги, которая вам понравилась.
Старуха увидела Диану, лишь сейчас подошедшую от автомобиля.
— А, и Дианочка с вами! — воскликнула она. И повернулась, чтобы идти в глубину дома. — Я не сказала, что книга мне понравилась. Я лишь сказала, что очень его понимаю, вашего Лимонова.
— Спасибо за понимание! — фыркнул я.
Я уже жалел, что сдался и теперь плетусь в женской группе по оказавшемуся неожиданно темным, хотя снаружи сияло октябрьское солнце, дому. Быстрый и резкий, я не любил попадать в медленные группы стариков, женщин и детей.
Мы проследовали через несколько комнат и вошли в самую обширную, очевидно гостинную. Много темной мебели, темного дерева потолочные балки. Запах ухоженного музея. Сквозь несколько широких окон видна была внутренняя, очевидно общая для нескольких домов, ухоженная лужайка, и по ней величаво ступали несколько женщин со смирными пригожими детьми.
— Идите сюда. Здесь светлее. — Старуха привела нас к одному из окон, выходящих на лужайку, и села с некоторыми предосторожностями за стол, спиной к окну. Стакан с желтоватой жидкостью, несколько книг стопкой, среди них я привычно разглядел свою — пачка бумаг толщиной в палец… Очевидно, до нашего прихода старуха помещалась именно здесь.
Я сел за стол, там, где мне указали сесть. Против старой красавицы.
— Вы очень молодой, — сказала старуха. Губы у нее были тонкие и чуть-чуть желтоватые. — Я представляла вас старше. И неприятным типом. А вы вполне симпатичный.
Диана положила руку на мое плечо. Сейчас этот женский кружок начнет меня поощрительно похлопывать по щекам, пощипывать и поворачивать, разглядывать: «Ах вы душка…»