— Да похож ты на мамку, не заморачивайся.
— Лучше вот, чеснок. Ты умеешь его быстро и мелко порубить.
— Придётся научиться, когда столь долго жил в соответствующих странах.
Хрисанф и вправду с усердием, но моментально создаёт довольно симметрично рубленную горку.
— А сеньорита была в то время с тобой?
— Нет, с ней мы перешли на относительно оседлый образ жизни.
— Аа.
— Знаешь, чем ты похож на свою матушку?
Арс кидает в кипящий бульон овощи и мешает всё длинной деревянной лопаточкой.
— Чем же? (без энтузиазма).
— Своей красотой.
— Господи. Пфф. (без особой эмоции).
— Натурально, говорю тебе. Как гребаный эстет, ценитель, работник Далила катс, ну и вообще: как знаю тебя.
— У тебя, Птерыч, никакого понятия, значит.
— У твоего дедули никакого понятия. Такого языкастого я в жизни не видел.
— Точно, безпонятийный.
— Твой папка тоже ничего так. Артисты всё-таки, обучены и всё такое. Но я не по этой части. А мамка — да. В женщинах я чуток… Ну это… Бабы — это моё всё, короче. Не могу не заметить.
— Пошляк ты. Давай сюда тарелку, суп готов, и вот краковская, всю разрежь, а то тебе не хватит. Потом ко второму у меня и осетинский пирог поспеет. Кушай-кушай, так с тебя хоть какой-то толк.
Обедают. Хрисанф нет-нет да и смотрит на ученика своего.
Вроде, цвет лица улучшился, перестало вонять порохом и то хлеб.
— Золотарева не легла бы под обычный коржик.
— Тьфу ты! Хватит уже. Чуть не поперхнулся.
— Ты вот её считаешь обыкновенской девкой, а оне стало быть выбирали. Приглядывались.
— Маразм.
Вообще-то, лучка пучок зелёный дикий говорила, что никто её не замечал, кроме меня. А сама была в окружении людей, что мужчин, что женщин.
— В этом есть доля правды. Но в свете последних событий… Я узрел, что она действительно тебя любит.
Арсен уже привык к этой их повседневной мирской конъюгации, что ему было даже всё равно. Порой чувствовалось, что это и не конъюгация вовсе, а просто беседа.
— Это извечная наша с Далилой курица и яйцо.
— Что?
— Ты спишь, и вообще присутствуешь здесь, или я так в собственном воздух сотрясаю.
— Валяй, сотрясай потихоньку.
— Я за теорию, что Выбирает женщина. А жена придерживается противоположной точки зрения: что Выбирает мужчина. Это надо же до такого додуматься. Наверное, поэтому она и писательница.
— У каждого своё видение.
— Потом мы, конечно, сходимся, что на деле и те и другие. Так приятно бывает.
Не сдерживается, не может спрятать блаженную улыбку.
— В чем-то сеньорита права. То есть, я сторонник гипотезы, что всё индивидуально, если интересно. Но в вашем случае, возможно, было так, как считает Птеровна.
— Ой! Сэнсэй Иванов! То есть, дай я тебе объясню на пальцах. Если без шуток. Я же понимаю Аэлиту. Я тоже, как бы, как это сказать. Я же мокрица, невзрачное невидимое насекомое. Я — ничто. Особенно для таких, как Далила.