В каждом списке украинских убитых – половина великоросских фамилий, и густо насыпано иных: гуцульских, венгерских, греческих…
Они что, за свои интересы умерли?
Они умерли за чёрт знает что!
За американский протекторат над бандеровским гомункулом, присосавшимся к территории, которой управляло говорящее тело, не имеющее никакого отношения ни к малороссам, ни к запорожским казакам, ни к тавричанам, ни к подолянам. Оно мимо проходило – и по пути выучило мову, чтоб обокрасть сразу всех.
И обокрало ведь!
И у этого неслыханного прохиндея хватило совести обращаться к многонациональной, многоконфессиональной стране – к России! – где национальные автономии имеют огромные преференции, – и что-то там по-русски затирать про свободу.
Кумык, татарин, аварец, калмык – да кто угодно, живущий в России, – если б ты был украинцем, у тебя было б одно имя.
Ты был бы коллективный Мыкола с трезубцем, воткнутым в темечко. С мозгом, забитым мелко пережёванной ложью, которую нёс человек, у которого не имелось за душой ни Мухаммеда, ни Христа, ни Будды.
То обращение Зеленского было обращением президента тотальной унификации и постыдной простоты – к стране безусловной сложности.
Его совершенно по делу именовали шайтаном. Он воровал имена, и это было главной его заботой.
Русские – имена возвращают.
Воин, ты за белых аль за красных?
Никакой социологии относительно политических убеждений российской армии у меня нет. Думаю, таких данных нет вообще.
В конце концов, армия воюет потому, что она армия, а что там у неё на душе – вопрос двадцать пятый. Институт политруков в 2022 году только начали воссоздавать, и политруки, признаться, сами толком не знали, как с точки зрения идеологической объяснять бойцам и офицерам наши задачи на Украине, да и вообще где угодно. В стране идеология была запрещена – а на войне она вдруг понадобилась. Приходилось выкручиваться.
Но за восемь донбасских лет мне довелось перевидать многие сотни людей, идущих воевать. У меня было время, чтобы составить представление об идеологическом портрете среднестатистического ополченца.
Если в двух словах: портрета нет. Среди ополченцев имелись почти все.
Были казаки со всеми вытекающими: высокая, даже нарочитая идейность, антибольшевизм, монархизм, культ императорской семьи.
Были леваки, которые где можно и нельзя находили изображения не только Сталина или Ленина, но и товарища Артёма (он же – основатель Донецко-Криворожской советской республики Фёдор Сергеев), и немедленно размещали в красном углу. Так, расположение подразделения «Кальмиус» было увешано красными флагами и портретами советских вождей в необычайном многообразии.
К моему удивлению, среди ополченцев оказалось реально много – до четверти личного состава – убеждённых язычников. Любую часовню, молельню, церковь они обходили стороной.
Большинству же ополченцев было в целом всё равно. Если б кто-то повесил рядом с Лениным портрет Николая II, восемь из десяти ополченцев отреагировали бы благодушно или никак.
Наибольшую симпатию в ополченской среде традиционно вызывала любая атрибутика, связанная с Великой Отечественной; Жуков и Рокоссовский, красное знамя над Рейхстагом – тут вообще никаких вопросов ни у кого не возникало: ни у язычников, ни у православных, ни даже у монархистов.
Идеологически ориентированных подразделений имелось не так много, но они случались. Стрелков был правый. Мозговой был левый.
Моторола позиционировал себя как русский националист, при том, что кондовый правый движ в России его зачастую на дух не переносил. Моторолу это удивляло. Он считал, что, с одной стороны, власть задушила народный русский национализм, а с другой, что его приватизировали какие-то мутные личности. Однако русский национализм Моторолы (и пришедшего ему на смену Вохи) не имел никакого отношения к подчёркнутому белогвардейству Стрелкова, и уж точно ни Арсен, ни Воха не были монархистами.
Захарченко был и правым, и левым сразу. К Ленину относился скорей прохладно, но «русскую весну» осознанно начал под его памятником в Донецке. Николая II вовсе не считал за политического деятеля и определял как банкрота, не справившегося со страной. Советский проект в целом принимал, артефакты его ценил, но ассоциировал себя сразу и с бойцом Красной армии, и с воином армии имперской, досоветской. В роду у него были и белые, и красные, и он всеми гордился. В церковь ходил, все обряды знал назубок, устремлён был в русское, многонациональное, соборное, военизированное будущее.
Когда, освобождая территории, одновременно рисуют двуглавых имперских орлов и тут же восстанавливают памятники Ленину – это нормально.