Встречная машина была уже совсем близко. Блейн бросил взгляд на спидометр и с потрясением заметил, что он увеличил скорость до восьмидесяти миль.
Он отпустил акселератор. Его автомобиль резко дернулся, завилял, его начало заносить в сторону приближающихся фар.
Покрышка? Неисправность в управлении? Руль не поворачивался. Колеса ударились о низкий ограничительный бортик, и машина подпрыгнула. Руль стал вращаться свободно, мотор завыл, как потерянная душа.
Встречная машина попыталась свернуть, но поздно. Сейчас они столкнутся почти лоб в лоб.
«Да, — подумал Блейн. — Я один из них. Из тех глупых баранов, о которых пишут в газетах, что их автомобиль потерял управление в аварии и при этом погибли невинные люди. Боже! Современные машины, современное шоссе, высокие скорости, а рефлексы все те же».
Внезапно совершенно необъяснимым образом руль снова заработал, давая Блейну отсрочку в долю секунды, — Блейн не тронул его. Тогда фары встречной машины ударили в ветровое стекло. Сожаление в нем сменилось возбуждением. На мгновение он возблагодарил надвигающийся удар, он желал его, он хотел ощутить эту боль, хруст костей и смерть.
Потом машины встретились. Возбуждение исчезло столь же быстро, как и появилось. Блейн почувствовал глубочайшую тоску по всему, что он не успел сделать, — по водам, где он не плавал, по фильмам, что не успел посмотреть, по книгам, еще не прочитанным, по девушкам, им не тронутым. Его бросило вперед. Руль вырвало из рук, колонка управления прошла сквозь грудную клетку Блейна и сокрушила позвоночник. Голова его врезалась в толстое, не дающее осколков стекло.
В этот момент он понял, что умирает. Мгновение спустя он был мертв, быстро и ординарно, без боли.
Глава вторая
Проснулся он в белой постели и белой комнате.
— Он уже живой, — сказал кто-то.
Блейн открыл глаза. Рядом стояли два человека в белом. Похоже, это были врачи. Один был пожилой, бородатый, небольшого роста. Второй — далеко не красавец, с красным лицом, лет пятидесяти на вид.
— Как Вас зовут? — спросил пожилой мужчина.
— Томас Блейн.
— Возраст?
— Тридцать два, Но…
— Семейное положение?
— Холост. Но…
— Видите? — сказал пожилой, поворачиваясь к краснолицему коллеге.
— В полном сознании, совершенно.
— Никогда бы не поверил, — сказал краснолицый.
— Естественно. Травмирование при смерти преувеличивалось, как это будет показано в моей будущей книге.
— Хмм… Но депрессия при перерождении…
— Чепуха, — уверенно заявил пожилой. — Блейн, вы хорошо себя чувствуете?
— Да, но я хотел бы знать…
— Видите? — с триумфом сказал пожилой врач. — Снова жив и в полном рассудке. Теперь вы подпишете отчет?
— Думаю, у меня не остается другого выбора, — сказал краснолицый.
Оба врача ушли. Блейн смотрел им вслед, не понимая, о чем это они говорили. К кровати подошла добродушная полная медсестра.
— Как вы себя чувствуете? — спросила она.
— Отлично, — ответил Блейн, — но я хотел бы знать…
— Простите, — сказала медсестра, — пока вам нельзя задавать вопросы, так велел доктор. Вот выпейте, это вас подбодрит… Вот, молодец, не беспокойтесь, все будет в порядке.
Она вышла. Слова одобрения напугали его. Что она имела в виду, когда говорила, что все будет в порядке? Значит, что-то было не в порядке?! Что, что это было? Что он здесь делает, что произошло?
Вернулся бородатый врач, с ним вошла молодая женщина:
— У него все хорошо, доктор, — сказала она.
— Он в полном рассудке, — подтвердил пожилой врач, — отличное соединение, сказал бы я.
— Тогда я могу начинать беседу?
— Конечно. Хотя я не могу отвечать за его поведение. Травма смерти, пусть даже ее значение преувеличивалось, все еще способна…
— Да, спасибо. — Девушка подошла к Блейну и нагнулась над ним.
«Очень привлекательная девушка», — про себя отметил Блейн. Тонко вырезанные черты лица, кожа свежая, словно слегка светящаяся. Блестящие каштановые волосы туго стянуты позади миниатюрных ушей. От нее исходил едва уловимый аромат духов…
Она могла бы быть даже красивой, если бы ее не портила неподвижность лица и напряженная собранность стройного тела. Трудно было представить ее смеющейся или плачущей. Также невозможно представить ее в постели. Нечто фантастическое ощущалось в ней, что-то, напоминающее беззаветного борца, но, как догадывался Блейн, борьба эта была посвящена ей самой.