— Или фамильный призрак не упоминается в приличном обществе?
Фамильный призрак? У меня внезапно возникло ощущение, будто на мое сердце опрокинули ведро ледяной воды.
Может, Серая леди из Букшоу — это призрак моей матери Харриет?
Бруки рассмеялся.
— Глупо, не так ли? — И продолжил: — Какие еще призраки, нет уж, спасибо! Скорее всего, это домушник, положивший глаз на серебро полковника. В наше время таких много, с тех пор как война закончилась.
— Думаю, вам лучше уйти, — сказала я дрожащим голосом. — Отец спит очень чутко. Если он проснется и обнаружит вас здесь, нет сомнений, что он сделает. Он спит с боевым оружием на ночном столике.
— Что ж, тогда я пойду, — беспечно ответил Бруки. — Рад, что в вашей семье все в порядке. Мы очень о вас беспокоимся, все мы в деревне. Трудно сказать, что может случиться, когда вы так далеко, отрезанные…
— Спасибо, — произнесла я. — Мы очень благодарны, разумеется. А теперь, если не возражаете…
Я открыла перед ним французскую дверь.
— Спокойной ночи, мисс, — сказал он и с ухмылкой исчез в темноте.
Я медленно сосчитала до десяти — и последовала за ним.
Бруки нигде не было видно. Тени поглотили его целиком. Несколько секунд я прислушивалась, стоя на террасе, однако ночь была сверхъестественно тихой.
Над головой звезды мерцали, словно миллион крошечных лампочек, и я узнала созвездие Плеяды, Семь Сестер, названное так в честь девушек в греческой мифологии, которые так опечалились из-за участи своего отца — он был знаменитым Атласом, которого приговорили держать на плечах небесный свод, — что совершили самоубийство.
Я вспомнила о дождливом дне, который провела в оранжерее с Доггером, помогая ему отрывать глазки у небольшой горы картофеля и слушая историю, которую передавали из уст в уста тысячи лет.
«Какая глупость! — сказала я. — Зачем они убили себя?»
«Греки — народ, склонный к драматизму, — ответил Доггер. — Они придумали драму».
«Откуда ты все это знаешь?»
«Сведения плавают у меня в голове, — сказал он, — словно дельфины». И затем он погрузился в привычное молчание.
Где-то на той стороне лужайки ухнула сова, вернув меня из прошлого в настоящее. До меня дошло, что я до сих пор держу туфли в руках. Какой дурочкой, должно быть, я показалась Бруки Хейрвуду!
За моей спиной, если не считать керосиновую лампу, до сих пор горевшую в гостиной, Букшоу был погружен во мрак. Слишком рано для завтрака и слишком поздно, чтобы возвращаться в кровать.
Я зашла обратно в дом, обула туфли и прикрутила фитиль лампы. Цыганка, должно быть, уже отдохнула и справилась со страхом. Если мне повезет, я смогу заполучить приглашение на цыганский завтрак на открытом огне. Если мне повезет еще больше, я, может, даже узнаю, кто такая Хильда Мюир и почему мы все мертвы.
Я помедлила на краю Изгородей, ожидая, пока глаза приспособятся к глубокому мраку между деревьями.
Лесистая опушка в темноте — зловещее место, подумала я, место, где может случиться что угодно.
Эльфы… Хильда Мюир… Серая леди из Букшоу…
Я мысленно встряхнула себя. «Прекрати, Флавия!» — сказал внутренний голос, и я последовала его совету.
Фургон оставался на том же месте, я видела ступеньки и кусочек Млечного Пути, отраженный в занавешенном окне. Звук чавканья в темноте сказал мне, что Грай пасется поблизости.
Я медленно приблизилась к фургону.
— При-вет! — пропела я осторожно, с учетом недавнего расположения духа цыганки. — Это я, Флавия. Тук-тук. Кто-нибудь дома?
Ответа не было. Я подождала секунду, затем обошла вокруг фургона. Когда я прикоснулась к его деревянному боку, чтобы успокоиться, моя рука намокла от холодной росы.
— Есть кто-нибудь? Это я, Флавия. — Я легко постучала костяшками пальцев.
В заднем окне был слабый свет — такой свет, какой бывает, когда лампу приглушают на ночь.
Внезапно что-то мокрое, ужасное и слюнявое коснулось моей щеки. Я отпрыгнула, размахивая руками.
— Ой! — вскрикнула я.
Послышался хруст, и горячее дыхание, за которым последовал сладковатый запах влажной травы, обдало мой затылок.
Затем Грай ткнулся носом мне в ухо.
— Подкрадываешься, Грай! — сказала я, оборачиваясь. — Подкрадываешься!
Я прикоснулась к его теплой морде в темноте и обнаружила, что это странным образом успокаивает, намного сильнее, чем я могла бы предположить. Я прислонилась лбом к его боку, и несколько секунд, пока мое сердце утихомиривалось, мы так стояли, общаясь способом, намного более древним, чем слова.