— Надо раздобыть маскхалат! Знаешь, как у разведчиков, когда они по снегу ползут к вражескому дзоту.
Это предложение привело Янку в восторг.
— Только… нельзя ли вместо маскхалата… маскпростыню?
— Какую такую маскпростыню? — насторожился Генка. — Ты еще предложи маскодеяло или маскподушку!
Янка пропустил насмешку мимо ушей. Слишком заманчива была идея.
— Халата у нас нет, а простыню я дома возьму… Новую, из шкафа. Накинул на себя, и ползи к Симгаевским окошкам…
— А что, можно и простыню, — подумав, согласился Генка.
Ему такой вариант даже больше понравился. Мировая военная история еще не знала случая, чтобы разведчик подкрадывался к врагу, маскируясь украденной дома простыней.
— Но одной простыни мало. Я тоже что-нибудь захвачу.
Осуществление плана началось на другой же вечер. Как только стемнело, оба друга встретились в условленном месте, у конечной остановки трамвая, перед самым Симгаевским поселком.
Первым приехал Генка. Он вошел в будку для ожидающих — пустую, открытую всем ветрам постройку, какие обычно стоят у конечных загородных трамвайных остановок. Там он топтался, дрожа от холода и нетерпения. В замерзших руках Генка вертел пухлый сверток — длинный пододеяльник папы-терапевта, похищенный из шкафа, где лежало чистое белье.
Минут через десять из следующего трамвая вывалился Янка, неуклюжий, пузатый. Простыня была намотана вокруг куртки, под пальто. Генка, заметив друга, выскочил из своей будки.
— Пошли!
По-журавлиному поднимая ноги, чтобы в ботинки не попал снег, друзья двинулись к Первой линии.
Вот и дощатые полуразвалившиеся ворота дома номер пятнадцать. Генка осторожно заглянул во двор.
Симгай был у себя. В окнах его хибарки горел свет.
Не сговариваясь, разведчики перешли на шепот. Предстояла ответственная операция. Осторожность была необходима. Еще неизвестно, как отнесется к этому визиту Симгай, если обнаружит непрошеных гостей. Места глухие, вокруг ни души… Кричи, сколько хочешь, зови на помощь, — никто не подойдет… А у него ручищи — только людей душить.
— Ты жди меня здесь, за воротами, — шепнул Янка. — В случае тревоги я свистну.
— Давай, — согласился Генка. — Ты свистни, я подниму шум. Симгай испугается.
— Только не поднимай шума, пока я не свистну.
— Ладно, не буду.
Янка достал из-под пальто простыню, взмахнув, накрылся ею, став похожим на привидение, и двинулся во двор. Генка следил, затаив дыхание.
Буквально через минуту Янка пропал. Он опустился на землю и пополз по снежной целине, накрывшись простыней.
Время как будто замерло. Вокруг стояла тишина. Лишь где-то по-соседству, в железнодорожном депо, изредка басом гудели паровозы. Генка тоже вытащил из свертка пододеяльник, закутался в него, прижался к белой стене. Он даже вспотел от волнения. Таращил глаза, но в темноте были видны только два Симгаевских окошка, в которых горел свет.
Янка исчез бесследно.
Вдруг Генка с ужасом увидел, что дверь хибарки открылась. В освещенном прямоугольнике вырос силуэт длиннорукого, приземистого человека. Это был Симгай.
Шумно вдохнув холодного воздуху, Симгай выругался. Покачнувшись, он прислонился плечом к косяку и еще раз выругался. Приглядевшись, Генка увидел, что Симгай стоит босиком, в одном нижнем белье. Оттого, что этот странный человек был в таком виде, Генке стало еще страшней.
«Вдруг он заметит Янку? Может быть, уже заметил? — думал Генка. — Он, наверно, спал, а Янка стукнул в окно и разбудил его. Вот беда-то! Что же теперь будет? Он сейчас кинется».
Симгай и в самом деле занес босую ногу над приступкой, словно собираясь шагнуть во двор, но тут же покачнулся и едва не упал. Уцепившись длиннющей рукой за косяк, он хрипло захохотал на весь двор. У Генки мурашки побежали по спине.
«Что с ним? Почему он такой странный?»
Тут Симгай поднял правую руку, которую в течение всего времени держал опущенной, и Генка понял, почему он казался странным. Симгай был пьян.
В правой руке у него была бутылка. Он поднес бутылку ко рту и, покачиваясь, принялся пить прямо из горлышка крупными глотками. Опорожнив бутылку, он, широко размахнувшись, с силой швырнул ее прямо в Генку. Генка упал в снег. Бутылка, свистя, пролетела над ним, стукнулась и со звоном разбилась.
Самочувствие Генки было отвратительное. Он уже меньше думал о Янке, а больше о спасении собственной жизни. Но пока что нельзя было ничего предпринять: каждое неосторожное движение могло стать роковым. Оставалось только лежать на месте и наблюдать.