Тем временем порождение ада остановилось перед ним, а он вглядывался в его единственный глаз, тогда как второй был размазан по оголенной щеке сорванным ветром пенсне. Рот чудовища был широко открыт, как будто оно продолжало беззвучно кричать. Обрывки кожи свисали и болтались на ветру, срываясь и шелестя как прошлогодние листья и взметая пыль при столкновении с землей.
Труп Генриха Гиммлера поднял вытянутые руки, пытаясь заключить Стедмена в объятья. Костлявые руки скелета сомкнулись на шее детектива, вновь увлекая его назад, в подземелье, и Стедмен снова начал терять силы, так нужные ему для сопротивления, загипнотизированный ужасом, он лишь с трудом отворачивал голову, чтобы не смотреть на стоящее перед ним мерзкое существо, издавая при этом лишь слабый крик. Это было все, что он мог сделать.
Он ощущал, что его чувства окончательно притупились, и хотя он все-таки и повернул голову с сторону, но при этом не мог оторвать своих глаз от стоящего перед ним этого ужасающего лица. В какой-то момент ему показалось, что он видит образы Эдварда Ганта и Кристины, которые оба слились в этих ужасающих чертах и что-то кричат ему, довольные тем, что и после смерти нашли для него новый источник мучений. Казалось, что череп, нависающий над ним, увеличивается, заслоняя от его глаз все остальное. Он понимал, что это созданье хочет вернуть его назад, в склеп, чтобы там окончательно лишить его воли и таким образом продлить свое существование. Оно продолжало тянуть его, и Стедмен не мог ему сопротивляться.
Неожиданно пустая голова разлетелась на мелкие куски от града пуль, на глазах превращаясь в порошок, а содержимое трупа вывалилось из срезанной как ножом шеи прямо к ногам в высоких сапогах. Стедмен отпрянул назад и почувствовал, что его силы возвращаются к нему, наполняя нормальными ощущениями все нервные окончания. Он увидел Холли, стоявшую на коленях не далее чем в четырех ярдах от него, и автомат, направленный в их сторону, который она держала обеими руками.
Он окликнул ее, почувствовав облегчение, которое одновременно был и большим потрясением для его напряженного душевного состояния. На ее лице застыла маска ужаса и растерянности.
В это невозможно было поверить, но труп продолжал стоять без головы и продолжал держать кости рук на шее Стедмена. Это была неподвижная статуя, с которой ветер срывал части разложившегося тела и трепал и заворачивал в разные стороны остатки одежды. Огни, показавшиеся на некотором расстоянии, отвлекли Стедмена на мгновенье, и треск автоматных очередей проник в его уши, напоминая о том, что все уже покончено с этим кровавым новым Орденом, который пытался возродить Эдвард Гант. Он увидел фигуры людей, окруживших особняк, слышал обрывки команд и звон разбитого стекла, когда солдаты начинали проникать внутрь дома. Часть их отделилась от основной массы и двигалась по направлению к горящему кратеру.
Теперь он вновь мог чувствовать вибрацию наконечника и, взглянув на черный металл, ощутил как энергия, устремляясь через его руки, начинает разгонять застывшие потоки крови внутри его тела. Но мгновенно вслед за этим он вновь ощутил уже привычную слабость, как будто какая-то магнетическая сила тут же вытягивала из него эту энергию. Он боролся против нового, неизведанного явления, боролся за обладание энергией, исходящей из Копья. Он увидел, что теперь обезглавленный труп, стоящий перед ним, сжимал своими ссохшимися пальцами его запястья, и Стедмен чувствовал, как энергия Копья перетекает, минуя его собственное тело, в остатки тела мертвого рейхсфюрера. Стедмен закричал, с яростью вырываясь из объятий трупа, освобождаясь от его смертельной хватки. Он зашатался, а труп продолжая надвигаться на него, постоянно угрожая своими объятиями. Детектив развернулся в сторону пылающего кратера, и огонь вновь ударил ему в лицо, заставляя прикрыть глаза. С последней безнадежной попыткой и мучительным криком близящейся агонии, Стедмен поднял загадочное оружие и всадил его в грудь стоящей перед ним фигуры, направляя его в то место где, как он предполагал, должно было быть давно остановившееся сердце. Наконечник вошел глубоко в распавшуюся плоть. Зловещий крик, который, казалось, насквозь пронзил сознание детектива, раздался из самой глубины чудовища, словно вопль духа, пытающегося отодвинуть надвигающийся конец.
Стедмен продолжал нажимать на наконечник, проталкивая его еще глубже, подтаскивая остатки трупа к пламени, и уже не обращая внимания на новые крики, которые исходили из него, захлопнув в своем сознании все двери, куда мог проникнуть этот душераздирающий стон, умоляющей о пощаде. Теперь они стояли на краю огненного кратера, и было видно, как дым поднимается от черной униформы, которая уже начинала тлеть. Жара была нестерпимой, и Стедмен чувствовал, что еще неемного – и он сам тоже может рухнуть вниз вместе с ним. Когда же остатки тела оказались на самом краю пылающей шахты, высокие черные сапоги с остатками костей подогнулись и скрылись в пламени, а вслед за ними и черный силуэт, охваченный дымом и языками пламени, рухнул вниз, исчезая в глубинах разверзнувшегося ада, отправляясь в небытие.
Стедмен качнулся на краю пылающей пропасти, в полной мере ощущая, как энергия Копья наполняет его. Что-то помогло ему удержать священный талисман в тот момент, когда труп, срываясь с него, падал в огонь, и это было нечто, что подсказывало ему, что он был теперь хранителем этой античной реликвии, что теперь он владел ключом к откровениям, доступным лишь тем, кто был рожден для битвы и славы. В этом полыхающим огне он видел космических масштабов битву, развернувшуюся между властителями Света и Тьмы, беспощадную борьбу между силами Добра и Зла за власть над судьбами человечества. Она разворачивалась прямо перед ним, эта вечная битва, которая происходила не в прошлом, не в будущем, а прямо в настоящем.
Холли стала громко звать его, когда увидела, как он балансирует на краю огненной пропасти, и, чувствуя на расстоянии, что он вот-вот будет охвачен огнем. Она пыталась добежать до него, но какая-то сила лишила ее возможности двигаться, и она могла лишь наблюдать, как он, подняв руки над головой, удерживал в них нечто странное, имевшее заостренную коническую форму, нечто дьявольски опасное. Казалось, что оттуда исходило голубое сияние, напоминающее потоки энергии, отчетливо видимые на фоне пространства, охваченного ревущим желтым пламенем. Голубые потоки устремлялись вдоль его рук, подобно раскаленной жидкости, наполняя все тело, которое подрагивало от приливающей извне неведомой силы.
Холли вновь позвала его, все еще пытаясь подбежать к нему, чтобы вытащить из охватившего его огня. В этот момент его тело напряглось, и она поняла, что он не слышит ее. До нее доносился лишь его крик, наполненный яростью, и она увидела, как он, отклонившись назад, изо всех сил метнул этот странный предмет в огненный кратер.
Пламя охватило Копье, и Стедмен понял, что оно расплавилось в этом аду. Он молился только о том, чтобы и все силы, заключенные в нем, исчезли там же вместе с ним.
Огонь неожиданно стих, стал холодным, из глубины шахты начали подниматься жесткие струи ледяного холода, и подхваченные ветром, образовали невидимый вихрь, уносящийся высоко в небо. Этот холод и вернул Стедмена к жизни, позволяя ему сойти наконец с края обрыва.
Холли уже бежала к нему навстречу, и в какой-то момент ей показалось, что его глаза не узнают ее, как не узнают и того мира, из которого она появилась. Но вот ощущение реальности вновь вернулось к нему, и они крепко обнялись, чувствуя необыкновенное счастье от новой встречи в их прежнем мире, выражая друг другу любовь и надежду.
Неожиданно яркий огонь вспыхнул с новой силой, вырываясь из шахты вместе с нестерпимым жаром, и они побежали прочь от этого обжигающего дыхания. Теперь он чувствовал и боль на лице, и боль в руках, но она была приятной, это была боль возвращения к жизни. Это были приятные ему ощущения.
Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, когда неожиданно раздавшийся гул пролетавшего высоко в небе самолета заставил их вспомнить о происходящем. И когда первая цепочка солдат, привлеченных огненным столбом, поднимавшимся в небо, приблизилась к ним, морские десантники с недоумением смотрели на растрепанную молодую пару, стоявшую с поднятыми вверх улыбающимися лицами.