Неожиданно, его разбудили звуки, напоминающие удары молотка. Он лежал на спине, вглядываясь в темноту, и пытался сообразить, что происходит. Через некоторое время эти звуки повторились снова, и он понял, что они возникали внизу, около входной двери. Кому он понадобился, черт возьми, в такой час? И почему нельзя было просто воспользоваться звонком? Но тут же отбросил эту мысль, потому что это были явно произвольные удары молотка, а не стук в дверь. Извергая внутренние проклятия, он поднялся с постели и прижал лицо к оконному стеклу, чтобы взглянуть прямо вниз. Удары немедленно прекратились.
Стедмен заморгал глазами, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в ночной темноте, и в какой-то момент ему показалось, что внизу мелькали какие-то едва различимые тени, но он не был в этом уверен. Когда он отвернулся от окна, чтобы отыскать скорее всего упавшие на пол брюки и бежать вниз, он подумал, что там, внизу, было какое-то движенье в сторону узкой дороги, отделявшей церковь и парк от его дома. И опять он не был уверен в этом, потому что ничего нельзя было рассмотреть при плохом уличном освещении.
Когда он отыскал и надел брюки, то автоматически бросил взгляд на светящийся циферблат часов, стоящих на столике рядом с кроватью. Они показывали 2:23. И если кто-то решил просто разыграть его, то им придется пожалеть об этом. В раздражении он побежал вниз по ступеням лестницы, но когда спустился в холл, то заколебался. Его охватило странное чувство нерешительности. Несколько секунд он неподвижно стоял и смотрел на дверь, и по каким-то внутренним неясным причинам не хотел ее открывать. В холле было тихо и прохладно. И в этой почти могильной тишине из-за входной двери до него доносился странный приглушенный звук.
Он медленно пересек холл, стараясь ступать как можно тише, контролировать дыхание, приблизился к двери и, приложив ухо к деревянной панели, прислушался.
Что-то скреблось о дверь, и ему даже казалось, что он слышит слабое бормотанье. Но этот звук явно не мог принадлежать человеку, он скорее напоминал страдающее от боли животное. Стедмен хотел было вернуться за оружием, которое было заперто наверху, но передумал, стараясь не драматизировать обстановку. Неожиданный тяжелый удар в дверь заставил его отскочить назад.
Тут же он представил себе, как нелепо выглядит, стоя здесь в темноте подобно беспомощной старухе, боящейся открыть входную дверь. Он сделал решительное движение и повернул замок, распахивая дверь.
Перед его глазами возникла фигура, напоминающая орла с распростертыми крыльями, вместо которых всю ширину дверного проема занимали разведенные в сторону руки. Голова свешивалась вниз, а изо рта вытекала густая и темная масса. Казалось, что фигура вот-вот упадет вниз, так были согнуты ее колени, видимо отказывающиеся поддерживать тело. От нее исходил слабый стон, который Стедмен и слышал, принимая его за звуки мучавшегося животного. Но теперь он мог услышать и странные булькающие звуки, будто бы кровь непрерывным потоком вытекала из широкой раны в горле.
Стедмен не мог разглядеть ничего, кроме темноты, которая заполняла все пространство за этим слабо вздрагивающим телом. Он отошел вглубь холла и дотронулся до выключателя, одновременно прикрывая глаза от яркой вспышки света. Когда же он наконец открыл их, то увидел, что фигура в дверях чем-то напоминала женщину. И было что-то знакомое в очертаниях свешивающейся вниз головы.
– Мегги, что случилось с тобой? – Он бросился вперед, пытаясь поддержать ее, но по каким-то причинам ее руки по-прежнему не отпускали дверной проем, как бы удерживая ее от попытки перешагнуть порог. Ее голова слабо двигалась, и было видно, что она пытается говорить, но кровь, вытекавшая из горла, заглушает ее слова.
– О, господи! Мегги! Кто сделал это? – Он пытался помочь ей пройти вперед, чтобы уложить на диван в холле, но она оставалась на месте и лишь издавала слабый протяжный крик, скорее напоминавший стон.
– Мегги, отпусти дверь, позволь мне помочь тебе, – умоляюще просил он.
Она вновь попыталась заговорить, но только лишь покачала головой и потеряла сознание. В этот момент Стедмен с еще большим усилием потянул ее вперед, но она по-прежнему не отпускала дверной косяк. Только тут он заметил струйки крови, стекающие по ее рукам. Он заглянул через ее плечо, и его глаза округлились от ужаса, который открылся ему. В ее руку был вбит гвоздь.
Тогда он слегка поднял ее, чтобы ослабить вес тела, и увидел, что вторая ее рука тоже прибита к дверному проему.
– Мегги, Мегги, – не останавливаясь повторял он, стараясь удерживать ее на весу. Он пытался звать на помощь, надеясь, что кто-нибудь из соседей услышит его, но ни в одном из домов не было видно света. Это была ночь смерти. Они либо спали, либо боялись выйти за порог.
Он отпустил ее, как можно более осторожно, и побежал на кухню за коробкой, где у него хранились разные инструменты. Найдя молоток, он побежал назад в холл. Его сердце бешено колотилось, а внутри поднимался страх. Мокрая от слез одежда Мегги была покрыта кровью, большая часть которой вытекала изо рта. Стедмен пролез между ее телом и дверным косяком и попытался выдернуть гвозди одной рукой, а второй продолжал поддерживать ее, чтобы не причинять дополнительную боль ее рукам. Но гвозди были вбиты достаточно глубоко, и ему пришлось вновь опустить ее, чтобы можно было работать двумя руками. Когда он выдернул один гвоздь, то ему пришлось вновь поддерживать ее от резкого падения в сторону второй, еще не освобожденной руки. Второй гвоздь был вбит еще глубже первого, и ему ничего не оставалось, как воткнуть вилку молотка в ее руку, чтобы захватить его шляпку. Он делал это с отвращением, но ему нужно было освободить ее как можно скорее.
Трехдюймовый гвоздь подался, а затем медленно вышел, с легким стуком падая на землю. Стедмен отбросил молоток и перенес бесчувственное тело в холл, где осторожно уложил на диван. Он включил нижний свет и, стоя перед ней на коленях, пытался сообразить, что он должен сделать еще, прежде чем вызовет скорую помощь. Но ее бессильно свесившаяся голова и открытые, но уже ничего не видящие глаза, говорили ему о самом худшем. Словно безумный, он расстегнул ее жакет и приложил руку к груди. Он не мог поверить тому, что говорила его дрожащая рука, и тогда он прижался к этому месту ухом и долго слушал. Ее сердце не билось.
Он вновь и вновь выкрикивал ее имя, удерживая голову в своих руках, глядя на неподвижное лицо и все еще не веря тому, что ее больше нет. Теперь ее рот безвольно приоткрылся, и он увидел, что он наполнен загустевшей кровью. Возможно это было из-за спазм в горле, возможно от низко лежащей головы. Но его вновь охватило леденящее напряжение, по мере того как он вглядывался в эту наполненную кровью впадину. Он боролся с щемящей пустотой, внезапно разорвавшей его грудь, и поэтому как можно спокойней опустил ее голову на подлокотник дивана.
Теперь он знал, что она умерла. Но он хотел бы знать, почему у нее был отрезан язык.
Глава 3
Сейчас не время поддаваться чувству жалости к нашей священной земле. И я не боюсь говорить об этом. Мы сожмем зубы и продолжим нашу борьбу. Я верю, что Германия возродится из этих руин и будет самой прекрасной и величественной из всех стран.
Стедмен сел за стол Мегги и закрыл лицо дрожащими руками. У него не было слез, он ощущал лишь слабость и безнадежность. До сих пор он думал, что жестокость, особенно такого первобытного свойства как эта, ему удалось изгнать из своей жизни раз и навсегда, но теперь она вновь подкралась к нему как старый коварный враг, который нарушил перемирие. Но почему Мегги? Кто мог это сделать с ней? Полиция, вызванная соседом, который оказался не достаточно смелым, чтобы прийти на помощь Стедмену, но достаточно перепуганным, чтобы обратиться к защите закона, застала детектива в доме, державшего в своих руках мертвое тело Мегги Уэт. Его обнаженная грудь была покрыта ее кровью. Они внимательно и осторожно отнеслись к нему, молчаливо выслушав его рассказ, но в то же время вели себя настороженно, видимо опасаясь приступов агрессивности с его стороны.