Вильям Козлов
Копейка
1. КАК МЫ ПОССОРИЛИСЬ С ГРАЧОМ
Глупо как-то мы поссорились с Ленькой Грачом. Из-за ерунды. Мы с ним сидели на одной парте. Три года сидели, и все было хорошо. Бывало, конечно, и поругаемся. Не без этого. Только девчонки могут сто лет дружить и не ругаться. Мы ругались, а потом мирились. Как и положено нам, мальчишкам. А вот вчера поскандалили не на шутку. Вряд ли теперь помиримся.
На уроке географии Грач попросил у меня перочинный ножик. На время, конечно, попросил: нужно было ему что-то обстругать. А может быть, фамилию свою на парте вырезать. А я, как назло, вчера наточил ножик. Как следует наточил: бумагу на лету режет. Первый раз за все время так здорово наточил я свой ножик. И вот на тебе! Подавай его Грачу. А я его знаю, Леньку Грача! Ему наплевать, что я целый час водил лезвием по бруску. Он в два счета может затупить. А я потом снова точи?
Не дал я нож Грачу. Похлопал себя нарочно по карманам и сказал, что забыл дома. А врать мне, оказывается, совсем нельзя. Я очень рассеянный. Лехе сказал, что ножик дома забыл, а через полчаса преспокойно вытащил из кармана и стал лезвие пальцем пробовать. Уж очень я здорово нож наточил. Захотелось вдруг еще раз в этом убедиться.
Грач, конечно, разозлился. Сначала он запыхтел, как паровоз, а потом сказал:
— Жила ты! Ножа пожалел?
На это я ему ответил:
— А ты — раззява; коли свой потерял, так у других не клянчи… Другие совсем не обязаны давать тебе острые как бритва ножики!
Если по совести разобраться, то я прав. Нож мой: захочу — дам, а захочу — не дам.
— Я думал, он со стыда под парту заберется, а он еще что-то такое говорит! — сказал Грач. — В общем, я тебя больше не знаю, понял?
— Действительно, гражданин, как вы попали за мою парту? — сказал и я.
— А так… — усмехнулся Грач. — Будьте здоровы, живите богато!
И на переменке пересел на другую парту. И свою чернильницу прихватил. Я уж забыл, что это он ее из дому принес. Думал, общая. Три года сидели мы с Грачом вместе, ни разу он не пересаживался, а тут вот взял и пересел. Всерьез. И не к кому-нибудь, а к моему лютому врагу Тольке Щукину, которого все в классе звали просто Щукой. Этого я не мог простить. Подошел на следующей переменке к Грачу и сказал:
— Я давно хотел, чтобы ты, грач — птица весенняя, пересел на другую парту Хорошо, что сам ты догадался.
На это Ленька ответил:
— Три долгих года я просидел на одной парте с этим человеком! Где были мои глаза?
Мой лютый враг Толька Щукин тут же откликнулся:
— Три года вычеркнул ты из жизни, Грач! Я бы не смог с Ганькой Куклиным и дня просидеть на одной парте… Погляди, какие у него глупые глаза! Одна губа чего стоит!
Ганька Куклин — это я. Глаза у меня самые обыкновенные, серые. И губа нормальная. Ну, может быть, немного толстовата. Когда я был маленький, то все время губу оттягивал. Мне это очень нравилось. Так со мной разговаривать никто не дал Щуке права. Я хотел без долгих разговоров залепить ему хорошего леща, но раздумал. Выдержка прежде всего. От кого-то я слышал или читал, что руки распускают только те, у кого не хватает ума. «Тот доказывает свою правоту кулаками, кто бессилен доказать ее словами». Я хорошо запомнил эту цитату. Выучил наизусть, как стихотворение.
Я презрительно посмотрел на Щуку и отошел.
Я знал, что с ним бесполезно спорить. Ему ничего не докажешь ни кулаками, ни словами.
Сидеть одному за партой — неприятная штука. Не с кем словом перекинуться. И потом, когда один за партой, ты весь на виду. Что бы ты ни сделал, учителю все видно. А с другой стороны, никто тебя не отвлекает. Сиди и слушай, что говорит учительница. Теперь пятерки буду загребать лопатой. На родительском собрании говорили, что если бы я не вертелся за партой и поминутно не отвлекался, то давно бы отличником был.
Конечно, одному в сто раз лучше. И как я этого раньше не замечал? В тот день, когда от меня ушел Грач, мне не сделали ни одного замечания. А Грачу и Щуке — целых три! По полтора замечания на каждого.
Что и говорить, мне повезло. Без Грача-то теперь наверняка буду отличником!
2. КУВШИН НА ЗАБОРЕ
Утром, когда на небе появляется солнце, спать нет никакой мочи. Солнечные лучи и зайчики не дают житья: лезут в глаза, нос, уши. Даже под простыню от них не спрячешься. Когда приходит в наш дом солнце, я просыпаюсь. А моя мать просыпается еще раньше, когда солнце приходит на росистую лужайку, что зеленеет перед нашими окнами. Я еще не открываю глаза, а уже слышу: в лесу трещат сороки, щелкает клест. Пищат под самой крышей ласточкины птенцы. Слышу, как за околицей свистит длинный кнут колхозного пастуха, мычат коровы. И наша буренка с придыханием мычит за околицей. Я ее по голосу узнаю.
Потом я в одних трусах выхожу на крыльцо, сажусь на теплые ступеньки и жмурюсь от яркого солнца; в такую рань мне не хочется ничего делать: ни причесываться, ни умываться, ни завтракать. Хочется сидеть на ступеньке и слушать, как жужжат над навозной кучей большие синие мухи. А потом все это проходит: я умываюсь, раздираю гребнем свои жесткие волосы, завтракаю, когда мать подаст на стол.
Вот только никак не могу заставить себя делать физзарядку. Кто с малолетства делает зарядку, тот вырастет сильным, здоровым. Это в школе нам говорят и по радио. Все космонавты делают физзарядку, а я вот не могу. Хотя совершенно точно знаю, что со временем полечу на какую-нибудь планету Все мальчишки в нашем классе собираются полететь на разные планеты. А я хуже их, что ли? Вот только беда: всю Солнечную систему в драку расхватали. Даже маленький Меркурий. Сначала я расстроился, а потом решил, что Вселенная велика, найдется и для меня приличная планета в другой системе.
На ступеньку, рядом со мной, приземлился длинный блестящий жук. У нас называют его щелкуном. Стоит дотронуться до жука пальцем, как он прикидывается мертвым. Лежит и не дышит. А того не знает, дурачок, что у всех щелкунов повадки одинаковые. И никто ему не поверит.
Я беру соломину и щекочу жука. Он быстро перегибается и с громким щелканьем прыгает вверх. Потешный жук!
На крыльцо своего дома вышел Ленька Грач! Он живет напротив.
Грач уселся на бревне и стал есть хлеб с салом. Лицо у него заспанное, на щеке красная полоса, волосы взлохмаченные. Сало, видно, было жесткое, и Грач с трудом раздирал его крепкими зубами. С неделю, как солнце стало по-настоящему греть, а плечи и шея у Грача уже черные.
Он на голову выше меня, но силы у нас равные. На практике сто раз проверено. Если Грач выше, то я шире в плечах и устойчивее на ногах. Он от природы весь черный, как головешка. И глаза черные, и волосы, и лицо. Даже зимой, когда у всех загар сходит, у Леньки остается. Поэтому его Грачом и прозвали.
Я человек не злопамятный: ни на кого долго сердиться не умею. Не прочь помириться и с Лехой. Готов даже признать свою вину: надо было ножик дать. Как-никак мы соседи. Каждый день, хочешь не хочешь, будем сталкиваться носом к носу.
Я решил заговорить первым.
— Эй, Леха, — сказал я, — думаешь, не видел, как вчера на последнем уроке пульнул в меня?
Грач прожевал хлеб, почесал плечо и равнодушно спросил:
— Ну и что?
— Прямо в щеку залепил!
— Не помню, — сказал Грач, — в щеку так в щеку.
При этом Грач не смотрит на меня. Будто я не существую. Смотрит на забор, на котором висит наш кувшин. Хлеб он весь съел. Теперь корочку от сала жует. У него зубы белые, крепкие, подметку перемелет.
— И дружку своему Щуке скажи, — продолжаю я, — чтобы рожи мне не корчил, а то живо…
— Что же ты сделаешь? — спрашивает Грач и даже ногой перестает болтать.