«Вот вшивые козопасы! Торопятся. Ведь завтра шаббат, а это значит - запрет на любую работу, не говоря уже об убийстве, а сегодня пятница. Хотят всё сделать до первой звезды». - Римлянин повернулся к своим товарищам и нахмурился.
- Эй, кто-нибудь! Проверьте, жив ли Назаретянин, - центурион толкнул одного из легионеров в спину. Тот подошёл к кресту и посмотрел в глаза распятому. Суровое лицо ветерана испанских войн было непроницаемо. Затем неожиданно в его седой бороде мелькнула улыбка. Это была не гримаса торжества, а одобрение мужества иудея. Даже дикие галлы зачастую на кресте утрачивали всякое достоинство. А этот назаретянин держится, теряет сознание, а, приходя в себя, не просит, не умоляет о пощаде. Римлянин вытянул руку и толстым указательным пальцем ткнул распятого выше колена. Иудей застонал.
- Жив пока, - буркнул ветеран и отошёл в сторону.
Центурион, чуть замешкавшись, выругался про себя.
«Клянусь Юпитером! Я им не доставлю такого удовольствия – забить несчастного безумца камнями и переломать ему кости».
- Кто-нибудь, дайте лонхе[7]? – раздражаясь всё больше, Гай Кассий оглянулся.
Один из солдат вложил ему в руку копьё. Римлянин сделал шаг вперёд и с силой вонзил острие между рёбер иудея[8]. С протяжным тихим стоном боли и облегчения, тело обмякло на кресте бездыханным и неподвижным.
…Только вдруг… хрустнуло древко в руках у центуриона, оставив наконечник в теле Иисуса. Пробив плоть, металл застрял в сердцевине бревна. Удар оказался слишком сильным. Гай Кассий бросил на землю обломок копья и тупо смотрел, как с железного лезвия густой струёй, образуя в подножии креста на утоптанной ногами твёрдой почвенной корке зеркальную красную лужу, стекала кровь.
Хасан, закрыв рот ладонями, подавился криком. Под левой лопаткой разливалась тупая боль. Словно это его пронзили копьем.
«Вот и все… - торговец почувствовал солёный вкус слёз на губах. – Кончено».
Наступило долгое, неловкое молчание.
«О, боги! – подумал центурион, - сколько раз смотрел я на кровь, пролитую мной и такими же, как я - но ни разу не видел, чтобы земля отказывалась принять своим жадным ртом это хмельное вино войны».
Римлянин хотел дотянуться и вытащить лезвие из тела иудея. Но ноги не слушались. Руки, словно сломанные ветки дерева, повисли вдоль тела.
«А может, мёртвый иудей – действительно сын бога? Может, он, считавший себя чудотворцем, снимет с меня проклятие? Может, теперь мой старый боевой пилум наконец-то отпустит разум и сердце, и внутри меня погаснет пламя вечной жажды убийства? Не будет больше гор трупов на пятнадцать локтей вокруг в предстоящих битвах, как это было со мной, а до меня - с моими отцом и дедом? А по ночам во сне мне перестанут мерещиться рваные раны и страшные лица людей, погибающих от страшной ярости наконечника?»
Опомнившись, центурион Гай Кассий с напускной бравадой и безразличием громко крикнул солдату – хозяину копья:
- Плюнь! Завтра кузнец сделает тебе новое. Твоё давно уже никуда не годится. Слишком часто точил ты его и всаживал во врага. - Он хлопнул солдата по плечу и хрипло рассмеялся.
Стража Каиафы, потоптавшись у места казни, ушла по направлению к храму. За ними и солдаты Рима, выставив караул у крестов и вокруг горы, построились в шеренги и в полном молчании потянулись к крепости. Сзади плотных центурий римлян, опустив голову и еле передвигая ноги, покидал Голгофу Гай Кассий.
Незамеченной, быстрой, чёрной тенью к Иерусалиму подкралось огромное грозовое облако. В вершину ближайшего холма ломаной, ослепительно белой стрелой ударила молния, прогремел первый гром, и в открытые рты и щели высохшей от зноя земли сошёл ливень.
На лице Хасана слезы и пот смешались с дождем. Оскальзываясь, он тяжело поднялся. Оставшиеся римляне, завернувшись в красные плащи и накрывшись щитами от непогоды, не препятствуя, молча смотрели, как к распятому подошли несколько человек, среди них – две женщины. Скорбя, со слезами на глазах, вмиг постаревшие, они стали целовать ноги Иешуа. Плакальщицы подставляли под дождь ладони, набирали воду горстями и смывали с неподвижного тела кровь и грязь. Кто-то копался возле лужи с кровью. Оборванцы из группы мужчин, доставая спрятанные в тряпицы мелкие монеты, стали о чём-то договариваться с солдатами. Те равнодушно смотрели на медь, не соглашались и отрицательно качали головами в потускневших бронзовых шлемах.
7