Пуля ударила в борт, выбив несколько щепок. Одна из них впилась в щёку Андре. Ещё десяток гребков веслом - и он стал недосягаем для преследователей.
Положив весло вдоль борта, Мерон достал из-за пазухи куклу. Он потряс ею в воздухе. Внутри было что-то тяжёлое. Куски клоуна разлетелись в стороны при ударе о лавку. В ладонях оказался тот самый наконечник копья, который он видел последний раз в руках своего отца.
Он вышел на берег гораздо ниже по течению реки и не в том месте, на которое рассчитывал.
«Сколько у меня есть времени? – Андре посмотрел на солнце, с весенней страстью растворяющее туман и остатки льда на реке. - Сейчас – около полудня. Значит, до вечера, когда к церкви приплывёт лодочник - часов пять-шесть. Ещё полчаса им добираться до берега. Если они обнаружили мой след в Москве - туда возвращаться нельзя. Новодевичий монастырь наверняка под присмотром. Если уходить - так уходить в противоположную от Москвы сторону. Но куда? В северную столицу? В Санкт-Петербурге можно затеряться, но преследователи - не дураки. Они наверняка поставят себя на моё место. Нет, там не скроешься. Все пути через Финляндию в Швецию будут перекрыты».
Андре вышел на дорогу, ведущую во Владимир. Вдали виднелась большая деревня. Прямо у околицы расположилась почтовая станция. Два служителя в загоне, огороженном свежесрубленными белыми берёзовыми стволами, вываживали лошадей. Мерон, как смог, очистил грязь с одежды, вытер прошлогодней листвой сапоги, толкнул калитку и вошёл на постоялый двор.
Через несколько минут для него оседлали лошадь. Провожаемый подозрительными взглядами, он направился в сторону Владимира. После первого поворота дороги, за высоким холмом, он свернул на узкую лесную тропу и поехал на юг.
Пути Господни неисповедимы, дороги Российской империи длинны и извилисты. Расстояние между двумя точками не всегда есть прямая. Порою жизнь – это гладкая тропа из детства в юность, из юности в зрелость, а порою – одни тернии и кочки. Редкий путник может сказать про себя: «Я избежал всех ям и ловушек, всех капканов и силков, я свободен, как птица».
Так не бывает - дорога полна сюрпризов. Её извивы иногда превращаются в кружева из петель приключений и узлов препятствий и, чтобы продолжать идти, путник посохом, выкованным волей и заточенным терпением, вынужден силой прокладывать себе путь.
Много дождей пролилось, прежде чем ветром и временем был порван плащ на плечах Андре, прежде чем истлела рубашка, скрывавшая железо наконечника и растущее число шрамов на теле. Много пуль просвистело над головой, прежде чем он избавился от преследователей, шедших по его следам, как свора гончих за хитрой лисой. Каменные бугры мышц покрыли руки и спину Андре. Он брался за любую работу, чтобы желудок не стонал на заунывной ноте жалобными словами: «Я хочу есть».
Мерон таскал барки по Волге вместе с людьми отверженными обществом, водил плоты по Бугу вместе с лесорубами. Он носил на плечах мешки с зерном в портах Керчи, корзины с ядрами у причальных стенок Севастополя. Он смотрел с борта купеческой галеры на дворец Султана Ахмета, купол Святой Софии, на орудия мощных бастионов, стерегущих Босфор. А сейчас он лежал в тени оливковых деревьев, смотрел на древний Парфенон и думал.
«Всё преходяще и всё повторяется. Сколько раз это чудо света было разрушено и сколько раз восставало из пепла Афин! Сколько раз мозолистые руки заново обтёсывали камни и складывали их в продуманном порядке, создавая эти идеальные пропорции, где почти нет ни одной прямой линии! Но глаз воспринимает его прямым и строгим, величественным и воздушным, несмотря на колоссальные размеры. Он даже выстроен на скале Акропольского холма так, что по мере приближения к нему он будто вырастает в размерах, поражая воображение… Где твои статуи, о, Парфенон? Где золотые пластины с одежд Олимпийских богов, где безупречное тело Афины Парфенос, сделанное из белоснежного мрамора Фидием? Всё разрушено временем и войнами, а остальное вывезено в Рим, Константинополь, Лондон и Париж. Так стоило ли строить тебя, если варвары всех времён и народов растащили твои стены по куску?» – Андре вздохнул и закрыл глаза, пытаясь уберечь их от слепящего солнца, отражённого мрамором колонн.
«Приорат пытается спасти реликвии. А нужны ли они будут прежде, чем человечество превратит свою колыбель вот в такие руины? Стоят ли мои усилия и все перенесённые мной испытания жалкого куска железа, привязанного для лучшей сохранности бечевой к ноге? Быть может, в будущем, один из новых вандалов, овладев наконечником, сотрёт с лица земли пирамиды Египта, купола мечетей Истанбула, толстые стены Лувра и Кремля, монументальные постройки Британского музея, Вестминстерского аббатства и с чувством выполненного долга будет колоть орехи вот этим лезвием», – Мерон потрогал кончиками пальцев скрытую тканью крестьянских штанов сталь.