- Где оно? - угрожающе, еле сдерживаясь, спросил Константин.
Крисп вместо ответа сплюнул отцу под ноги. Император с жалостью и гневом смотрел на сына.
- Ты жалок, мой мальчик... и глуп. Эта реликвия принадлежит Новому Риму - и никому больше. Она предназначена только для обретения славы и процветания Империи. Мне самому лично не нужно ничего. Утратив реликвию, мы утратим всё, чего добились за последнее время. Не в одной магии и молитвах здесь дело. Нельзя утратить силу духа и веру в достижение своих целей. Эта вещь создана не для крови, а для испытаний на мужество и твёрдость. Кто или что теперь укрепит меня и идущих вслед за мной? Враги Рима только и ждут нашей слабости, чтобы отомстить за века унижений и позора.
Крисп в душевном порыве до предела натянул цепи, которыми он был прикован к стене, и, не опуская глаз, тихо проговорил:
- Жалок ты, мой император. Не говори о слабости Рима. Со мной он будет ещё сильнее и могущественней. Посмотри на себя. Христиане, арабы, персы уже верёвки из тебя вьют. Не видать тебе больше копья! Оно – моё.
Звонкая пощёчина прервала словесный поток Криспа. Его голова дёрнулась в сторону. На щеке показалась кровь от пореза массивным перстнем Константина.
Проведённые обыски в комнатах Криспа, его любовниц, друзей и знакомых ничего не дали. Обыскивали каждого, выходящего за стены города. В большие корзины высыпали вещи из заплечных мешков путников. Горожанам оставляли только кошельки. Что искали - никто не знал. Но всё отобранное свозили в императорский дворец. Город глухо роптал, несмотря на ежедневные зрелища, скачки, состязания певцов и танцоров, раздачу хлеба. Но, по доносам шпионов, реликвия империи всё ещё находилась внутри страны. Один из рабов, прислуживающих в покоях Криспа, подслушал, как сын императора договаривался с неизвестным монахом о каком-то тайнике за стенами города. Но обыскать все здания, хранилища воды, усыпальницы, акведуки, церкви и храмы в окрестностях Царьграда не представлялось возможным. Признание христианства главенствующей религией на землях Византии и объявленная только что Константином свобода вероисповеданий не предполагали явного насилия, произвола мастеров сыска, описания имущества общин язычников и последователей Христа. Император не мог испытывать на прочность только что возведённый фундамент веры, на котором крепла империя. Он опасался новых бунтов и восстания черни.
Спустя неделю Крисп без лишней огласки был казнён. Его просто задушили в камере. Ещё через месяц жена Константина Фауста была найдена запертой в бане, где она задохнулась от жара. Константин хорошо помнил слова своего предка: «Жена Цезаря должна быть вне подозрений».
Глава 4
Мухаммед
630 г. н. э.
В старом, потрёпанном горячими ветрами и песком бедуинском шатре, поджав под себя скрещённые ноги, сидел человек лет пятидесяти пяти-шестидесяти. Смуглое лицо было изрезано глубокими морщинами, как будто кто-то острым кончиком кинжала водил по выдубленной солнцем коже. Таких линий было особенно много на высоком лбу, наполовину спрятанном под зелёным, умело свёрнутым ихрамом[42]. На низкой подставке в виде походного стола лежали толстые свитки бумажных полотен, заполненных куфической восточной вязью. Двое молодых людей в одинаковых халатах, высунув языки, то склонялись к подставке, то внимательно слушали своего учителя. Было видно, что над своим почерком они долго и упорно трудились. Продолговатые, овально правильной формы буквы и длинные горизонтальные линии придавали каллиграфическому письму особую значимость и витиеватость. Строки были идеально ровные, выполненные в смешанной технике стилей «дивани» и «наста лик»[43]. Под левой рукой учителя лежала только что законченная писцами страница, которую он внимательно рассматривал. Бумага казалась ему белой, как первый хлопок, собранный в долинах Семиречья, а текст писания - извилистой тропой, бегущей поперёк полосы полотна. Чистые, туго свёрнутые свитки были очень дорогими. Их привозили арабские купцы из далёкого Китая. Поэтому человек медленно, обдумывая каждое слово и отложив заполненный вязью рулон, продолжал диктовать свои откровения. Писцы аккуратно выводили букву за буквой, время от времени макая калам (тростниковое перо) в чернильницы, стоящие у колен. Откинутый в сторону полог шатра позволял ночному прохладному ветру беспрепятственно перебирать кончики страниц. Он сворачивал отдельные листы в трубочки, мешая ученикам писать. За толстой тканью шатра слышалось близкое ржание коней, лязг оружия, приглушённая гортанная речь. Прямо напротив входа в палатку на расстоянии двух полётов стрелы виднелась крепость, освещённая огнями факелов и кострами с невысоких башен. Это была Мекка.