Нет, я счастлив, все-таки счастлив… Потому что ползти на брюхе из страны в страну, ничего не иметь, быть никем, без родины, без флага — это нечто большее, чем свой домик с садиком, это больше, чем Иванова ночь с пивом «Саку Оригинал», это больше, чем джип, своя бензоколонка, стеклянный дворец с видом на море… Мое русское ничто гораздо больше, чем дача в Виймси или домик в Отепяэ! Любой дурак может заполучить домик в Отепяэ, а мое русское ничто никто никогда не познает. Его не купишь, не украдешь! Для этого надо родиться мной, в семье рабочей комсомолки и алкоголика-мента. Для этого надо пожить на болотах в Пяэскюла. Для этого надо пожить русским на Каламая. Для этого надо оказаться в доме, в котором появился хозяин, и тебе нечем платить. Вот когда тебе нечем платить, и твоя мать плачет, потому что скоро выселят в общагу, вот тогда начинается мое русское ничто, без которого нет и не будет меня. Вот тут начинается выбор, или — осознание сделанного выбора. Вот он край, где выбираешь себя.
Да, я выбирал себя в те дни — и выбрал себе этот образ. Персонаж с застегнутым воротничком и полным презрения сердцем. Я сделал свой выбор. Я выбрал «ничто». Потому что тогда и там «ничто» было больше, чем что угодно! Сделанный мною выбор наполнял смыслом мое жалкое существование. Для меня это так много значило, что мне больше ничего не хотелось делать. Я даже перестал писать… Три года ни слова! Мне было достаточно того, что я против, я — Negativ Nein, — что еще нужно?.. разве этого не достаточно? Затем я уцепился за слово non-belonger.[49] Это был последний камешек, моя жизнь тут же сделалась поэмой!
Это была поза, конечно.
Что же еще?..
49