— Я верну, — приговаривал я, словно помогая ему пролезть сквозь эти воображаемые доски, — верну, — говорил я, засовывая бумажки в карман, — как заработаю там у них, так сразу и верну.
Но он был не в состоянии расправить гримасу и разогнуться. Он доверял своим ощущениям…
Я взял билет до Ольборга и поехал до Фредериксхавна. На сэкономленное купил в дорогу дешевого вина на завинчивающейся пробке (две бутылки) и сыру. Сидя в автобусе с закрытыми глазами, хлебнув как следует, я мысленно попрощался с моей Копенгагой, но поклялся, что вернусь… «И Юре деньги верну», — добавил я вслух и поймал себя на том: как же ненатурально это прозвучало. Как не по-русски!..
Через семь с половиной часов у дверей подполья я встретил Ханумана, представился композитором из России. Поправил очки. Он сплюнул, тоже поправил очки и спросил:
— А что ты сочиняешь, композитор?
Я сказал, что сочиняю симфонию, которая называется «Копенгага»…
— Я работаю над ней, работаю… в этот самый момент! — Я старался казаться одержимым.
Хануман смотрел на меня с заторможенной серьезностью, как смотрит психиатр на пациента, на глазок взвешивая порцию аминазина. Он сразу принял решение меня использовать. Я это понял по тому, как он улыбнулся уголком рта, как в глазах его сверкнула усмешка. Он решил, что перед ним легкая добыча. Я про себя с ним согласился: пусть использует, пусть дурачит, — сказал я себе, — меня устраивает, если он будет думать, что я псих, я это использую в своих целях!
Так мы и договорились.
RICE-N-CURRY
Новелла
Непалино влился в круг каких-то религиозных деятелей, стал регулярно водить их в нашу комнатушку.
Кажется, он это сделал в обмен на рис…
Потому что они ввалились с пачками риса. Непалино был ими нагружен как маленький мул. Он нес их в руках, сразу несколько, как грудных младенцев, и даже на шее и плечах его были навьючены мешочки с рисом, и рюкзак на спине тоже был забит рисом до отказа. Вслед за ним шли миссионеры, каждый нес по пакетику риса, больше не могли прихватить, им было неловко, им было жалко… их души не вынесли бы прихватить риса побольше… И еще несколько дней кряду Непалино куда-то уезжал с ними, плотно застегнувшись в свою грязную курточку-дождевичок, и приезжал — с рисом!
А потом началось…
Эти хмыри стали зомбировать наш лагерь, стучаться во все двери, приглашать в нашу комнатку всех на чай и кексы… И мы должны были принимать у себя гостей… В основном, приходили тихие афганцы, они только что прибыли, им хотелось посмотреть на датчан, поговорить, попить чаю, пожевать кексов. Но у нас не было кексов. Хануман намекал, чтоб кексы привозили сами, и они — зажав за губами жабу — приезжали теперь и с кексами. Приходилось терпеть.
А что делать?..
Не одни, так другие… Не те, так эти… Их там было много, из самых разных сект и конгрегаций, постоянно шныряли по лагерям со своими журналами и прочими причиндалами.
С радостью распахнули перед непальцем свои объятия. Стоило только пожаловаться на нехватку риса, и рис посыпался с неба, как манна! Только подставляй мешки!
Непалино забил рисом все полочки в своем ящичке, все свободное пространство под кроваткой, даже в кроватке у него были мешочки с рисом…
А потом ему перестали выдавать рис.
Сказали: а зачем тебе столько?.. Еще тот не съел, а уже просишь…
Вместо риса он теперь приносил журналы, а потом у нас поселилась Библия на датском; а затем еще на каком-то языке… хинди или черт знает каком…
Библия, журналы и прочая макулатура с Иисусом и апостолами занимали слишком много места; намозолили глаз; пропал сон…
Именно тогда я впервые открыл для себя, что не могу спать в одной комнате с Библией, даже если она на языке, на котором я не умею читать…
И вообще, всем стало как-то тяжело. Грузно стало, удушливо.
Непалино вдруг захворал, его просквозило у какого-то моря. Его вывозили, за ним приезжали — наконец, чтобы он не болел больше, ему привезли одежонку, приодели, и снова забирали, и куда-то везли, кажется, даже кормили; так мало-помалу он проник в секту. Они готовы были принять кого угодно.