— Это нужно использовать. Если его чуть-чуть напугать, — говорил Хануман, — он наложит в штаны и заткнется, замрет.
По плану Ханумана, чтобы довести Эдди до полуобморочного состояния, я должен был включить фонарик и водить им, прохаживаясь вокруг контейнера, изображая на разные голоса, будто датские сторожа ходят по свалке и что-то изучают.
— Это должно его напугать до полусмерти! — хихикал Хануман, потирая ладони.
После такого спектакля я мог, по словам Ханумана, убраться со свалки, идти в лагерь, пить мое пиво, курить гашиш, жрать рис с карри, который будет меня ждать в комнате китайца Ни…
— Эх, rice-n-curry?.. — почесал я затылок.
— Да, — сказал Хануман, ухмыляясь, — rice-n-curry, man! И не возвращайся на свалку, пока я не дам сигнала!
Всё так и вышло.
Эдди партизаном залег на дне контейнера.
Я вошел в комнату Ни; на табуретке: rice-n-curry, курочка, пиво и моя набитая трубка. Ни в седьмой раз смотрел «Титаник».
Я покурил, меня прибило, и было как-то все равно, что смотреть, «Титаник» так «Титаник». Тем более с Ни смотреть можно было спокойно, потому что он не задавал никаких вопросов. Не то что Михаил или Иван; эти сколько-то понимали по-английски, и оттого было только хуже, потому что все, чего они не понимали, просили перевести; смотреть с ними фильмы было просто невыносимо!
Китаец не имел абсолютно никакого языкового запаса. Такое облегчение! Ничего говорить не надо: все равно не поймет; и ждать от него тоже нечего. Он мог сказать только «о'кей-o'кей-о'кей» или «гуда-гуда-гуда», отрицание он показывал очень-очень выразительно: «най-най-най-най-най!!!» И все. Он ничего спросить у меня попросту не мог. Это был идеальный обитаемый остров! Мы только улыбались друг другу. Если я входил в его комнату, он просто улыбался, показывал на стул, на койку, на телевизор — это было все. Больше и не на что показать-то было!
Жить с ним было бы идеально, он сам с собой тоже весьма здорово уживался, в полной гармонии со своими потребностями. Даже то, что его комнатка была так мала, даже это его никак не смущало. Такой счастливый он был!
Комнатка у него была до неправдоподобности тесная. Там не было места даже для шкафа. Там стояли две койки, столик и маленький телевизор на тумбочке. Все! Вещей у Ни тоже практически не было. Спортивный костюм, кеды и зимняя куртка. У него зато было несколько шапочек. Все лыжные. И еще перчатки. Все это лежало в сумочке под кроваткой. Он очень редко куда выбирался. Ни с кем не общался. Только с Непалино. Он только коротко спрашивал его о чем-нибудь. Никто не мог знать, о чем именно китаец спрашивал непальца, только Непалино ему почему-то приносил то фильм, то моющие средства. Фильм он постоянно приносил один и тот же — «Титаник»; собственно, поэтому ничего другого Ни и не смотрел. Я ни разу не видал, чтобы Непалино ему приносил что-то другое. Видимо, китаец ничего другого и не спрашивал.
Для него я был «руссия-руссия». Меня это устраивало. Вполне. Хоть он точно так же звал и Ивана, и Михаила, и прочих русскоговорящих (разве что Аршака всегда называл по имени, и говорят, что быстро выучил его имя). Но мне было плевать, как он их звал. Потому что лично для меня в этом «руссия-руссия» было столько вожделенной анонимности, о которой я даже мечтать не мог!
Его соседом по комнатке был еще один непалец, который гонял Непалино и где-то подпольно работал. Звали его Сом.
Был он квадратноголовый, лепешколицый, с ужасной ямочкой на подбородке. И какой-то черный. Еще более пятнистый и серый, нежели Непалино. Он был очень грубо отесан, этот Сом. У него не было манер совершенно. Он только огрызался и вел какую-то только ему известную войну с Хануманом.
Постоянно пытался играть со мной в шахматы. Хотя это было бесполезно… Он и сам знал, но все равно настаивал, и было в этой его настойчивости нечто похожее на игру в спортлото, он садился передо мной, расставлял фигуры на доске, двигал их так, точно ждал удачи: авось повернет таким образом, что он выиграет?! Но не получалось: все время проигрывал, и все равно опять бросал вызов. Думал подолгу над каждым ходом, но проигрывал всегда одинаково безнадежно. Никогда не оказывал хоть чуточку больше сопротивления, чем обычно. Проигрывал — и все. И не просто проигрывал, а проваливался. Пролетал как ведро в колодец! Со свистом!