Ехать было далеко… Выбило так, что дорога стала бесконечной… Станции выплывали из темноты медленно, неохотно; синяя ночь удерживала, не отпускала, вплеталась в слова, держала за душу…
Как только мы тронулись, Хануман стал говорить, но с каким трудом он выговаривал слова! Он их вынимал из себя всем телом, всеми морщинами на лице… А потом пружина сорвалась, форточка хлопнула, в вагоне образовался сквозняк, и его понесло… его было просто невозможно остановить! Его прорвало!
Меня носило не только со сканка, но еще и с грибов, накатывали легкие волны, поэтому фрагменты его рассказов перемешивались, выстраивались в абсурдную цепочку, станции шли не по порядку, не в соответствии с картой, мост нарисовался не там, где надо, мир опрокинулся, он стал нарезкой, я чувствовал руку редактора, он криво наляпал, он забыл, что за чем следует… в голове плыли разноцветные шарики, переворачивались и кувыркались гномики, забивались какие-то гвозди, почему-то резиновые…
А разве есть резиновые гвозди?..
Ну, если есть резиновые пули, почему бы не быть и резиновым гвоздям?!
Резонно… Продолжай!
Он продолжал: сказал, что недавно встретил Свеноо, бывшего стаффа в Фарсетрупе, он снова взялся за молоток, опять за старое, плотничать!
Резиновыми гвоздями?
Нет, совсем без гвоздей! Строит какие-то домики, викингские юрты, коттеджи, избы, хер знает что! Малый совсем пропил себе мозги! Говорит, что платят очень хорошо. В Дании, говорит, на это спрос.
С чего бы это?
Я с грустью подумал о том, что однажды Свеноо одолжил мне по пьяни огромную сумму денег — и я ее, естественно, не вернул. Доверчивый мужичок решил помочь нелегалу… Я давно в нем приметил неконтролируемое сумасбродство и альтруизм, преданность гуманистической идее — «всем помогать!», ну и не мог не воспользоваться… Грех было не нагреться…
Хануман сказал, что Свеноо обрадовался ему, и когда спросил про меня, то говорил без злости, а с грустью, по-доброму, мол, как там Йоган, как там у Юджина дела, хотелось ему знать: все ли у меня в порядке… Ханни утверждал, что ему показалось, будто на самом деле Свеноо переживал за меня, а не про бабки вызнавал. Он сказал Свеноо, что сто лет не видел меня и что я обязательно отдам ему деньги, как только у меня все наладится. Свеноо стал отмахиваться, как только были упомянуты бабки.
Я сказал Хануману, что никогда ничего не отдам Свеноо, даже восьми долларов из восьмисот, которые тот мне ссудил.
Свеноо, конечно, хороший человек, — сказал Хануман, — но, ты прав, капусту ему возвращать необязательно…
Ханни рассказал, что жена Свеноо, с которой он давно не жил, подала на развод. Потому что нашла кого-то. Свеноо запил пуще прежнего. На развод почему-то требовалось тридцать тысяч. Он постоянно таскал Ханумана по барам, пил и цедил сквозь зубы: «Тридцать тысяч! Тридцать тысяч!».
Он стоял перед выбором: продать либо мотоцикл, либо машину.
Ну, ты же знаешь, как он любит мотоцикл! Он его ни за что не продаст, — усмехнулся Хануман. — Но машину он тоже не сможет продать, она ему так необходима!
Ханни опять усмехнулся. Дилемма, перед которой оказался Свеноо, смешила Ханумана. Но он как-то горько усмехался. Мол, с жиру пес бесится.
Мы так много пили, — продолжал он, — что я думаю, мы пропили не меньше половины той суммы. Мне кажется, у него еще прилично денег на счету, не знаю, зачем он так надрывается…
Рассказал, что Эдди накопил денег и купил фальшивые паспорта для всей своей семьи!
Они пытались бежать в Америку, представляешь! Хэх! — всплеснул руками Хануман, словно подбрасывая в воздух пригоршню конфетти. — Добрались до Германии. Там их сняли, в аэропорту. Они не прошли паспортный контроль. Идиоты. У них были билеты, взятые на чужие имена, и имена были какие-то европейские. Билеты были куплены кем-то, какими-то знакомыми, а паспорта вообще британские! Ну какие они к черту англичане! Они потратили на эту вылазку все свои бабки! И все это разметал ветер, как муку, как муку… Но не напрасно… Эдди попал в дурку, он, правда, свихнулся после этого. Натурально. Сперва он слег с сердцем. Говорят, был небольшой удар, легкий такой, и это откликнулось в голове. Он стал бродить, приставать к детям с глупыми вопросами. Он начал бредить, петь какие-то песни, и его действительно диагностировали как умалишенного, и всей семье дали позитив! Представь, как это меня убило. Какого-то иранского недотыкомку признали, а меня — артиста — подняли на смех, когда я пробовал косить!