Как раз в это время, после падения Константинополя в 1543 году, бежавшим из завоеванного турками города греком Виссарионом был привезен греческий текст «Альмагеста». Изучить как следует греческий язык Пурбаху не удалось, но все же он изучил «Альмагест» настолько, что мог составить «Сокращенное изложение астрономии» — сочинение, в котором было дано превосходное, хотя и несколько сокращенное и конспективное изложение содержания сочинения Птолемея.
Пурбах вполне ясно сознавал, что настоятельной задачей астрономии должно являться улучшение существующих планетных таблиц. В самом деле, сравнивая свои наблюдения с так называемыми Альфонсовыми таблицами (таблицы, составленные в XIII веке арабскими астрономами, приглашенными для этой цели королем Альфонсом X), Пурбах для Марса, например, получал разницу в несколько градусов!
Ранняя смерть не позволила Пурбаху улучшить планетные таблицы, но все же он несколько усовершенствовал и приемы, и точность наблюдений, значительно улучшил тригонометрические таблицы «Альмагеста» и (что является весьма важной особенностью его как профессора) старался всегда излагать систему Птолемея и его теорию эпициклов, следуя в точности тексту знаменитого автора «Альмагеста»: многие неувязки, ошибки и усложнения планетной теории Птолемея он справедливо приписывал невежеству и небрежности переписчиков. Однако, наблюдения самого Пурбаха позволяли уже убедиться в несовершенстве птолемеевых теоретических построений. Даровитый ученик Пурбаха, Иоганн Мюллер из Кенигсберга (небольшого городка в Нижней Франконии), более известен в истории астрономии под латинизированной фамилией Региомонтана (1436–1476). После смерти Пурбаха Региомонтан был назначен его преемником по кафедре математики и астрономии в венском университете и оказался достойным продолжателем своего учителя.
Ранняя смерть помешала Пурбаху основательно изучить греческий язык; преемник его в совершенстве изучил последний и прочел «Альмагест» в подлиннике. С 1461 года Региомонтан находился в Италии, где занимался копированием греческих рукописей, но при этом не оставлял и своих занятий астрономией и астрономических наблюдений. В 1471 году он вернулся в Германию и обосновался в Нюренберге, где сблизился с богатым бюргером, Бернардом Вальтером, который построил для Региомонтана специальную обсерваторию, снабженную прекрасными по тому времени инструментами. Эти инструменты обладали исключительной для того времени точностью. Бернард Вальтер не только создал поистине роскошную обсерваторию для своего ученого друга, но основал и специальную типографию для публикования его сочинений.
Пользуясь своими инструментами, Региомонтан успел к 1475 году сделать множество наблюдений, небывалых по своей точности. В 1475 году Региомонтан покинул свои ученые занятия и наблюдения на нюренбергской обсерватории и по вызову папы Сикста IV прибыл в Рим для работ по реформе календаря. Эта реформа приостановилась со смертью Региомонтана, последовавшей в 1476 году.
В 1474 году в типографии, основанной Бернардом Вальтером в Нюренберге, были напечатаны таблицы, составленные Региомонтаном; он назвал их «Эфемеридами»[6]. Это был сборник, содержащий таблицы долгот[7], Солнца, Луны и планет (с 1474 по 1560 год), а также список лунных и солнечных затмений за период с 1475 по 1530 год. Эти таблицы, прославившие имя Региомонтана более других его сочинений, не содержали, однако, таблиц, необходимых для определения широты места.
Начиная с нового издания, выпущенного в 1498 году, «Эфемериды» Региомонтана содержали и таблицы для вычисления широт. Эфемеридами Региомонтана пользовались, между прочим, Колумб и Америго Веспучи, Бартоломей Диац и Васко да Гама.
Энергичная деятельность Пурбаха и Региомонтана весьма облегчила переход от старой системы мира к новой гелиоцентрической системе, созданной гением Николая Коперника.
Некоторые историки полагают даже, что Региомонтан сам был сторонником гелиоцентрической картины мира. Но это только предположение. Насколько нам известно, Пурбах и Региомонтан не помышляли о ниспровержении веками утвердившейся птолемеевой системы мира; они только старались вполне овладеть приемами Птолемея и дать наблюдателям новые, точные таблицы небесных движений.
Но единичные голоса против основных положений птолемеевой системы уже начинали раздаваться. Например, в середине XIV века Николай Орезм (Nicole Oresme), каноник в Руане (впоследствии епископ), пришел уже к выводу, что Аристотель и Птолемей ошибаются, что Земля, а не «небо» совершает суточное вращение. Свои доказательства Орезм изложил в особом «Трактате о сфере»; в нем он даже старался показать, что предположение о вращении Земли вокруг оси нисколько не противоречит библии.
Орезм умер в 1382 году, и его «Трактат» после его смерти никакого распространения не получил, так что его идея о вращении Земли вокруг оси в течение суток и его «доказательства» этого вращения не сделались известными почти никому из астрономов и математиков последующего времени. Сам Коперник, собиравший все высказывания о движении Земли, ничего не знал о Николае Орезме.
За Николаем Орезмом следует знаменитый Николай Кузанский (1401–1464): философ, теолог и астроном. По его учению, Земля представляет собой светило и, подобно всему в природе, находится в движении. «Земля, — говорит Николай Кузанский, — движется, хотя мы этого не замечаем, ибо мы воспринимаем движение лишь при сравнении его с чем-нибудь неподвижным». Этот ученый кардинал полагал, что вселенная есть сфера и что центр ее — бог, Землю же он помещал не в центре; по этой причине Земля и должна двигаться, как и все другие светила. Соображения Николая Кузанского покоятся большей частью на общих философских соображениях, а не на наблюдениях и математических выводах.
В своей блестящей характеристике эпохи Возрождения, данной в «Старом введении к «Диалектике природы», Энгельс, говоря о титанах «по силе мысли, страстности и характеру, по многосторонности и учености», упоминает также и о Леонардо да Винчи, которого называет «великим математиком, механиком и инженером».
Но Леонардо отчасти был и астроном, правда, дилетантом, но дилетантом гениальным, высказавшим ряд удивительных мыслей относительно Луны, Солнца и звезд. Например, в его манускриптах среди различных обрывков фраз и рассуждений, записанных его зеркально отображенными письменами, имеется такой вопрос:
«Луна, тяжелая и плотная, на чем она держится, эта Луна?» От записи этой, — говорит проф. Н. И. Идельсон, — «веет значительным научным предчувствием… Леонардо, человек почти современного мышления, подходит к природе с иными мыслями: что удерживает Луну в глубинах пространства?» Более двухсот лет пройдет от постановки этого вопроса Леонардо до разрешения его Ньютоном. Но Леонардо именно человек «почти современного мышления»; в его записях мы найдем не одну мысль, под которой могли бы подписаться и ученые нашего времени!
У Леонардо мы, действительно, найдем совершенно правильное объяснение пепельного света Луны и утверждение, что Земля — «звезда, подобная Луне», и замечательные записи о Солнце. Есть у Леонардо и такая запись: «Земля не в центре солнечного круга и не в центре мира, а в центре стихий своих, ей близких и с ней соединенных, и кто стал бы на Луне, тому наша Земля со стихией воды казалась бы играющей ту же роль, что Солнце по отношению к нам». В этой записи опять «значительное научное предчувствие» — о том, что Земля не покоится в центре мира, как полагали Аристотель, Птолемей и современники Леонардо. Значит, и Леонардо уже «сдвигал» Землю с ее неподвижного положения в центре мира.
Мы должны упомянуть еще о двух астрономах, современниках Коперника. Один из них — это Целио Кальканьини, уроженец итальянского города Феррары (1479–1541); он служил сначала в армии императора, затем папы Юлия II, потом, бросив военную службу, сделался чиновником папской курии и профессором феррарского университета.
6
Эфемеридами называются таблицы, указывающие положение какого-нибудь светила на небе для различных моментов времени.
7
Долгота светила — угловое расстояние светила от особой точки, считаемое по эклиптике (линии, проходящей через зодиакальные созвездия).