— Давай нормально, — шумно выдыхал Саша, и под конец, когда уже почувствовал близость разрядки, тоже прикрикнул: — Сильнее!
Можно было заставить его вскрикивать и ещё громче, но этот момент комиссар сознательно оттягивал. Сейчас оба были рады и такой малости, а уж когда Саша, отдохнув недолго и сходив в душ, снова приник к нему, прошептав “Теперь ты ложись”, и лег на него сверху, он и вовсе чувствовал себя на седьмом небе от счастья.
— Не надо, что ты…
— Никаких “нет” — я тоже хочу сделать тебе приятное.
Неуверенный протест захлебнулся в самом начале, когда Саша расстегнул пряжку его ремня. Мягкие губы мальчика неуверенно обхватили его естество, но затем движения стали уверенными и жадными, точно Саша все десять с лишним лет об одном нём и мечтал; Шевелев думал было переспросить, с кем ещё его мальчик скрашивал свой досуг, но портить вечер ревностью и подозрениями не стал и опасения все отмёл — лишь бы мальчик оставался с ним отныне и навсегда, лишь бы так же смотрел на него своим ясным взглядом из-под тёмных ресниц, как сейчас, и улыбался ему, и терпел его характер.
Едва кончив, комиссар подтащил его к себе и втянул в долгий поцелуй. Отпускать его не хотелось, и они до ночи так и лежали рядом, и только голод поднял, наконец, Шевелева с постели.
— Послушай, что ты тут, собственно, ешь? — заглянул он на кухню снова.
— Суп был в кастрюле. Я на балкон выставил, там прохладнее.
Шевелев поднялся. Хлопнула дверь — он прошел обратно с кастрюлькой, по пути подозрительно принюхиваясь.
— Он, мне кажется, испортился. И ещё — ты хлеб больше так открыто на столе не бросай. Заветрится.
— Хватит меня учить! — раздражённо вскинулся Саша. — И ничего не испортился. Я спокойно съем.
— Нет уж! Я сам приготовлю.
— Мы вместе будем готовить, — пообещал Саша.
— Хорошо, только не сейчас, а в другой день.
Но на деле разногласия утихли не так быстро, и комиссар обнаружил, что Саша в целом понял выражение “вместе” буквально и мог спокойно оставить что-нибудь жариться на керогазе и уйти в другую комнату, искренне не понимая, почему Шевелев не догадался, что с этого момента следить за происходящим должен он. Ссоры не выходило совсем: мальчик искренне раскаивался, предлагал сходить в чебуречную за углом или приготовить что-нибудь ещё, и Шевелев всё явственнее понимал, что вовсе не может на него обижаться, хотя ворчал:
— В армию бы тебя. Там приучили бы и одежду не разбрасывать, и технологию приготовления соблюдать.
— Был я в твоей армии, — дразнясь, отвечал ему Саша. — Там знаешь как грязно? Я, бывало, после очередного броска под дождем и спанья в окопе неделями ходил чумазый, как поросёнок.
— Так это во время походной жизни, а вот в казарме, на постоянном месте… Что там! Мы, знаешь ли, когда в двадцатом году гнали Колчака за Урал, я был как ты, может, даже моложе, и думал вечно: вот, у нас дисциплина, конечно, но белое-то офицерство, как же они? Они ж в атаку должны идти не иначе как в парадной форме и благоухать французскими духами, а за линией фронта у них сплошь должны быть балы, танцы, все друг к другу обращаться “ваше благородие”…
— А потом? — переспросил Саша, который любил такие его рассказы.
— Ну что потом… Понял, как ошибался, когда раз вошли в какой-то городишко, который они только что оставили: грязь, нищета — ну это ладно, на них я и до революции насмотрелся — но бывшая их ставка… Впрочем, может, они нарочно всё там разгромили. Потом видел, как они с рядовыми обращаются — хуже чем с собаками, честное слово. Так что прекрасный образ в моих глазах как-то поблёк. Ты спи, — говорил он, обнимая, и целовал его в лоб.
========== Часть 11 ==========
Саша ощущал, как медленно и с каким наслаждением касается его Шевелев; он рад был бы отдаться ему полностью и последние две недели только на это и намекал, однако комиссар недрогнувшей рукой отстранял его, а пару раз и вовсе обрывал ласки, несмотря на явное желание Саши, бросая все и отворачиваясь к стене, невзирая на все обиды со стороны своего мальчика.
— Сам же себе и вредишь, — укорял его Саша. — Ни себе, ни мне. Я же вижу, что тебе тяжело оторваться, — добавлял он лукаво. — Товарищ комиссар! Четыре недели уже прошло!
В этот раз он не намерен был останавливаться на сказанном, после чего вполне своевольно устроился у Шевелева на коленях и не собирался позволить сбрасывать себя. Послышался шумный вздох принявшего тяжёлое для себя решение человека, и ягодицы обжёг шлепок, от которого Саша айкнул, хоть и не сдвинулся с места.
Шевелев нагнулся над ним:
— Сегодня я тебя только подготовлю, но брать не буду. Со стороны мальчика послышался протестующий стон, который он унял ещё парой шлепков. — Не дури, — посоветовал он ему.
— Ну, хорошо, — ответил Саша покорно. — Надо же с чего-то начинать. Я принёс, — и он втолкнул в руку комиссара маленькую жестяную баночку.
— Ты её что, заранее тут держал? Знал, что уговоришь меня? — вскинул брови Шевелев.
Больше тянуть время он не стал: влажным касанием прошелся по ложбинке между ягодиц, коснулся сжатого пока темного отверстия и долго кружил возле него, иногда нажимая кончиками пальцев, чтобы растереть мазь получше. В колени ему упиралось явное доказательство ответного желания, и Саша потирался им об его колени. Шевелев слышал, как мальчик глухо дышит в подушку и чувствовал, как он напрягается, а потом всё более расслабленно отдается ему, раздвигает бедра, недовольно постанывает, требуя протолкнуть пальцы глубже и нажать на нужную точку. В угоду ему нажав посильнее, комиссар невольно сорвал с его губ такой громкий стон, что убрал руку.
— Больно? — склонился к мальчику он тревожно.
— Немного, — краснея, ответил тот и с нажимом добавил: — Продолжай.
Он помассировал нужное место еще немного, слушая откровенные стоны; простыня под ними украсилась несколькими белыми брызгами, и мальчик у него на руках совершенно обмяк, расслабившись. Потом требовательно повернулся, сказав, что завтра они непременно должны продолжить.
— Да ведь и так, кажется, неплохо, — Шевелев собственнически потискал его за бедро, потом поцеловал в щеку.
— Сколько ещё ты будешь от меня бегать?
— Я волнуюсь.
— Не волнуйся, — великодушно заметил мальчик.
— Легко тебе говорить, — посетовал Шевелев. — Нет, нет. И не проси. Завтра продолжим.
— Снова ждать!
— Я тебя, может, десять лет ждал. Долгое ожидание вознаграждается, — прошептал Шевелев, наклоняясь к нему и касаясь его. Поцелуй походил на извинение и был полон сожаления.
На другой вечер Саша готов был припереть своего комиссара к стенке, лишь бы получить желаемое. Он ждал его, вскакивая и приникая к дверному глазку, едва заслышав с лестницы шум шагов; ему казалось, что сегодня комиссар добирается до дома непозволительно долго, наверняка делая крюк, чтобы зайти к каким-нибудь друзьям и, чего доброго, выпить с ними, и вообще, издевается над ним нарочно. Вернувшийся всего на полчаса позже обычного Шевелев ощутил, как мальчик с гневом вжимает его в стену прихожей, стоило затвориться двери. Он растроганно усмехнулся:
— Ждал меня?
— Где шлялся? — спросил Саша, приподнимаясь к его уху; он хотел сымитировать грозный тон, но вышло с придыханием, пусть гневно, но страстно.
— Зашёл по пути во все магазины, — издеваясь, протянул тот. — Искал цветы, чтоб тебя порадовать.