Ровно до тех пор, пока не заметил, как на его пути возникла высокая тёмная фигура. Он вздрогнул, чуть не взвизгнув от страха. Шевелев шагнул ему наперерез со стороны лесной темноты. Здесь его можно было испугаться; потом он набросился на него, встряхнув за плечи.
— Сашка! Сколько раз говорил — жди, где договорились! — прорычал он и, довольно бесцеремонно ухватив за руку, потащил назад.
Саша недовольно поморщился.
— Ай! Куда ты меня тащишь?
— К нашему месту.
— Да ведь оно впереди, а мы куда идём?
— Оно сзади, — страдальчески простонал Шевелев. — Ну вот куда тебя одного такого отпускать?
Саша искренне не понимал причин его злости, несмотря на все “А если бы ты заблудился?”
— Мне не пятнадцать лет, попрошу не отчитывать. Нашел бы как-нибудь дорогу назад.
— Надеюсь, что до ночи нашёл бы, — язвительно заметил Шевелев.
— Даже если и не до ночи… Ну, заночевал бы под сосной.
— Ты в цехе в темную кладовую заходить боишься и первым делом выключатель ищешь, а тут?
— А что тут? Ну, разве что комары.
— Помню, нашли мы однажды в таких лесах — тоже здесь, за Уралом, — схрон у одних контриков. Большущий, что твой склад, и даже двое часовых при нем — из бывшего кулачья.
— И что? — тревожно переспросил Саша.
— Ну, оружие изъяли в пользу Советской власти. А их самих расстреляли, конечно. Так, поди, и лежат там их косточки, белеют в темноте. И вокруг леса всё, знаешь, густые, еловые… Как здесь.
Саша испуганно покосился на него.
— А где это было?
— Говорю же — не помню. За Уралом. Может быть, прямо тут. А что? Дорога эта известная, в царское время ещё была, — продолжил Шевелев и искренне рассмеялся, увидев замешательство на лице своего мальчика, после чего добавил, что шутит.
— Ну нет, товарищ Шевелев, тогда я с вами тут ночевать не останусь, — жалобно вскрикнул Саша, вырываясь из его объятий. — Вдруг они ночью за вами придут…
На ночь он с комиссаром, конечно же, остался.
========== Часть 12 ==========
— Ты хочешь остаться тут? Серьёзно? — переспрашивал Саша, с недоумением обернувшись к своему комиссару. — Тут совсем рядом те дачи, и…
Шевелев широко улыбнулся.
— Раньше ты не беспокоился о безопасности, — он привлёк его в свои объятия. Затем наклонился к уху, пообещав: — Конечно, сейчас уйдём подальше. Сперва ты будешь говорить: “Как хорошо, что мы забрались подальше”, потом — “Что-то далековато”, потом — “Пусти, сумасшедший, куда ты меня тащишь!”, — рассмеялся он.
Саша расхохотался вслед за ним, потом немного опасливо, как показалось Шевелеву, глянул на него и, очевидно, решил, что его комиссар совершенно безопасен.
— Что это тебе захотелось забраться так далеко?
— Хочу, чтоб ты полностью мне отдался, — с придыханием ответил Шевелев. Он крепко обнял его за пояс, но отпустил, как бы говоря “Не время”, после чего подхватил свой рюкзак, вложил в руки Саше его поклажу, и оба направились дальше.
Хотя Саше и казалось, что они двигаются наугад, это было не так. Шевелев посмотрел накануне карты местности — сходил в архив и потратил на это часа два, чем вызвал у своего мальчика очередной приступ сомнений. Сперва они шли всё вглубь, по сосняку и по тем же иголкам, которые шуршали под ногами; однако кончился он быстро, уже спустя часа два местность стала пересеченной, лес сменился лиственным, влажным, с подлеском. Сюда углублялись реже, часто попадался бурелом, и Шевелев, жалея своего мальчика, давал ему передышку, присаживаясь на ствол упавшего дерева. Мальчик отказывался, но все-таки давал себя усадить, даже улыбался, когда комиссар гладил его по бедрам.
Шли так долго, часа три, устроили недолгий обед и поднялись снова — точнее, комиссар приказным тоном велел собираться и топать дальше. Саша постонал для вида. Он хоть и не понимал, к чему тащиться в самую чащу, когда и здесь шанс встретить грибников или охотников был совсем мал, рад был подчиниться и чувствовал, что Шевелев рявкнул на него по-доброму. Лес окружал их со всех сторон, Саша пару раз осторожно справлялся, отыщут ли они дорогу назад, хотя видел компас в руках своего комиссара и то, как Шевелев делает периодически пометки в своём блокноте. Иногда попадалось поле: говоря откровенно, по распаханному и заросшему высокой травой пространству было идти ещё тяжелее — приходилось делать шаг нарочно шире, чтобы переступать борозды. Саша, впрочем, не жаловался. Солнце уже перевалило за середину неба, но до горизонта ему было далеко. Можно было радоваться неспешно наступающему вечеру, тому, что идёшь рука об руку с тем, кто заботливо поддерживает тебя под локоть, изредка спрашивая, как нога, да и в целом природа успокаивала, умиротворяла, живо напоминала Саше деревенское раннее детство.
— А с тобой можно иметь дело. Другой бы уже застонал, а ты всё ничего.
Саша фыркнул обиженно.
— Какого же ты мнения обо мне!
День казался пропитанным солнечным светом и ожиданием чуда; впрочем, Саша был скорее материалистом и пришел сейчас, шагая и думая, к тому выводу, что чудо — это то, что они отыскали друг друга, не расстались навечно, спаслись, выжили, хотя могли бы… Страшно было подумать. Он легонько сжал его руку, и комиссар живо обернулся:
— Что?
— Скажи, как прекрасно, что мы друг у друга есть? И ты изменился. Когда-то давно мне казалось, что никого страшнее тебя мне в жизни не встречалось, а теперь?
— Ты любого ангелом сделаешь.
— Скажешь тоже. Нет, ты поменялся тоже.
— Не слишком.
— Но теперь ты ведь не поступил бы как тогда, когда вызывал меня для допросов? После того, как ты служил им, а они тебя посадили…
— Я никого не виню, хороший мой, — серьезно ответил комиссар. — Во всём сам виноват.
— Ты что, взятки брал?
— Ох, так и дал бы тебе по морде за такие слова обидные. Но не буду. Жаль твою морду портить. Как я тебя целовать-то буду, с разбитой рожей?
— Ну, сразу и разозлился, — посмеялся Саша над ним.
— Нет, я служил ревностно. Но боюсь, слишком бездумно. Этот урок я для себя вынес: нельзя только исполнять приказы. Надо быть глубже, надо сильнее вдумываться, доискиваться до сути дела.
— По-твоему выходит, надо было служить ещё ревностнее? Да уж куда больше тебя-то! — вскричал Саша.
Шевелев стоял на своём.
— Не хочешь признавать ошибку.
— Отчего? Свою ошибку признаю, — сказал он мальчику.
Тот не нашёлся, что ответить, потом возмутился:
— Они же тебе жизнь сломали!
Но комиссар ничего не ответил — разве что непроницаемо улыбнулся, глядя на него. Кое-что взамен он всё же получил, и, возможно, это был самый большой выигрыш в его жизни. Получил то, что стало дороже всякой власти — чувство, причём ответное.
Они отправились дальше. Пересекли поле, снова углубились в лес — сперва идти было тяжело, и Саша подумывал попросить остановиться-таки на ночлег и пожаловаться на стертые ноги, но комиссар, точно чувствуя, сказал, что предстоит последний рывок — и точно, через четверть часа вышли к просеке, правда, старой, начинающей снова зарастать порослью. Через час снова свернули в глубь леса. Саше передвижения казались абсурдными, но он успел немного отдохнуть и, несмотря на всю накопившуюся усталость, был просто рад идти рядом — он безотчетно верил своему комиссару и знал, что тот бросит его разве что в случае собственной смерти. Так что идти стало легко, хоть рельеф, напротив, чуть повышался. Лес был тёмный, совсем глухой; подступал вечер. Сотню раз можно было установить палатку в другом месте, но Шевелев тащил его сюда за собой не напрасно. Скоро между темными до черноты стволами мелькнул свет. Они вышли к берегу. Довольно высокий, метра три, с торчащими обломками скал, он спускался к неширокой тихой заводи. Пики елей отражались в нём, небо постепенно становилось сиреневым, переходя в темноту, и виднелись первые бледные звёзды.