– Девушки, извините, но мне нужно поговорить с Миленой. Подождите в коридоре.
– Да кто ты такой, чтобы нам указывать?! – возмутилась одна, из тех, что имеют броскую внешность и считают, что мир крутится вокруг них.
– Я пока по-доброму прошу, могу перейти и на злой режим.
– Выйдите, – попросила Милена.
Две девушки, с любопытством разглядывая меня, быстро собрали часть грязной посуды и направились к выходу, явно собираясь пока на кухне заняться помывкой тарелок и старой, даже старинной чугунной сковороды, на которой виднелись остатки картошки, залитой яйцом. Видимо, это и был завтрак студенток. На мой взгляд, слишком жирный, за фигурами, видимо, не особо следят. Хотя у всех четверых фигурки были вполне на уровне.
Так вот, две девушки, приоткрыв дверь, вышли в коридор, а четвёртая, та самая с броской внешностью, легла на кровать и скрестила руки на груди – демонстративная отрицающая поза, видимо решила идти на конфликт, и с вызовом посмотрела на меня. Мельком глянув на Милену, та стояла у стола, рассматривая меня в явной растерянности, я подошел к кровати с её соседкой, просто накрутил на кулак достаточно длинные волосы – руку выкрутить не даст, а бороться с ней времени нет, – и повёл шипевшую от боли соседку к двери. Придав ей ускорение коленом, помог покинуть комнату, успев захлопнуть дверь раньше, чем в неё зло забарабанили кулачки. Да уж, соседка у Милены ещё та стерва, по поведению видно. Кстати, шум достаточно быстро стих, и в коридоре воцарилось оглушительное молчание. Судя по аурам, там шестеро активно подслушивали, что происходит в комнате.
Ещё раз покосившись на запертую изнутри дверь, я прошёл в центр комнаты и посмотрел на Милену:
– Ты не молчи. Я вижу, тебе есть что мне сказать. Итак, что с ребёнком? Он точно мой?
Рассказывала она взахлёб, как будто прорвало, вываливала ношу, которую несколько лет носила в себе, хотя я видел по ауре, что на ребёнка ей в принципе плевать и становиться молодой матерью она ни тогда, ни сейчас не собиралась. А всё было банально просто, подло и расчётливо. Когда она залетела, то стала активно искать папашу, то есть меня, так как была уверена, что отец был я, и, судя по движениям эмоций в ауре, я был склонен ей верить, по крайней мере она вроде как уверена, что говорит правду. Да и не постеснялась объяснить этот момент. Она с парнем своим поссорилась, думала, тот прибежит извиняться, а он, обрадовавшись свободе, пошёл по женским рукам. Милена затаила злость на него, и три месяца до нашей встречи у неё никого не было. И лишь через пять недель после нашего расставания закрутила любовь с одноклассником, новеньким, что перевёлся из другого города. После задержки проверилась в женской консультации, и выяснилось, что она на десятой неделе беременности, по срокам кандидат один, это я. И я был склонен ей верить. Особой лжи в словах я не заметил, в ауре тоже. Когда она меня не нашла, созналась в беременности родителям. Тянула до последнего, так что ни о каком аборте уже и речи не шло. Плохо, родственников по деревням у них не было, отправили бы туда под каким-нибудь предлогом, а когда бы вернулась, никто бы и не узнал о беременности. В принципе, и так никто не узнал. У матери Милены была подружка, на окраине Москвы проживала, вот у неё и устроили девушку, там же она и родила в обычном районном роддоме, где сразу же по настоянию родителей написала отказную на ребёнка. На этом всё, ничего больше она о нём не знает, да и ребёнок никому не нужен был: родителям – потому что делали карьеру, Милене – потому что молода и тратить молодость на ребёнка не хотела. В общем, по всему, ребёнок мой в детдоме, или, возможно, в доме малютки. Откровенно говоря, я не в курсе, сколько в них держат детей. Милена даже не знала, здоровый ли ребёнок, она после родов и не видела его, а кормить ей не приносили, сама отказалась, форму груди портить не хотела… сука. Единственно, что она уверенно подтвердила – родилась девочка. Никакого имени и прочего, это всё та получить должна была в доме малютки.