— Я о кладе спрашиваю. Где его можно тут упрятать?
— Клад можно спрятать и на ровной дороге. Так даже надежнее… Молотком простукивать неудобно…
Алеша с недоумением посмотрел на Лиду. Шутит или серьезно? На ровной дороге… А логика какая-то в этом есть. У Алеши эта мысль вызвала досаду. Нет у него своего твердого мнения. Достаточно Лиде что-нибудь сказать, как он тут же соглашается с ней. Чем-то она похожа на его мать. Только мать всегда серьезно и убедительно говорит, а Лида — будто шутя, легкомысленно…
Пробравшись через проем в заборе, Алеша и Лида вышли в парк. Правда, парка, как такового, уже не существовало. Говорят, Серафима, когда была помоложе и работала в конторе уборщицей, заодно и за садом присматривала — клумбами, кустарниками. С уходом ее на пенсию все захирело, пришло в запустение. В последние годы тут стали пасти скот.
А не подозрительно ли, что Серафима бесплатно ухаживала за цветами? Ради чего бы это? Ребята все же определили следы бывшей клумбы. У Алеши в воображении возникли линии вдоль и поперек, пересекавшие избитый до пыли участок. Все это будто соответствовало знакам на серьгах и кулоне.
— Лидка, — охрипшим голосом прошептал Алеша. — Похоже!
— Сверимся.
— Я и так помню.
Особенно неестественным казался бугорок посреди площадки. Ведущая через бывшие клумбы тропинка тоже огибала его.
— Сбегай за лопатой!
Раскапывал бугор Алеша с вдохновением. Землю аккуратно складывал рядом. Лида внимательно наблюдала, часто оглядывалась по сторонам: не идет ли кто полюбопытствовать, чего это они здесь роются. Но никого поблизости не было. Алеша уже углубился в землю по колени, и вдруг лопата со скрежетом соскользнула с чего-то твердого.
— Что-то есть! — вырвалось у него.
Он отложил лопату и стал осторожно разгребать песок руками. Вскоре обнаружил бугорок правильной продолговатой формы. Сердце у Алеши стучало, словно хотело вырваться из груди. Он заторопился. Вот бугорок показался полностью, впереди него какая-то неровная округлая полочка. Сантиметр за сантиметром очищая находку, Алеша, наконец, понял, что это голова какой-то скульптуры. Глаза-впадины, набитые землей, низкий прямой лоб, ровные волосы, усы-полочка и округлый подбородок.
— Неужели это спрятала Серафима? — недоуменно промолвила Лида. — Зачем ей нужна была эта голова?
Алеша уже не осторожничал. Торопливо выбрасывал песок, пока не обнажились лицо, шея, грудь скульптуры. Вылез из ямы, отступил на несколько шагов, всмотрелся в лицо. И показалось оно ему каким-то знакомым, где-то виденным. В телевизоре или в газетах? Голова была гордая, уверенная, с прищуренным взглядом, устремившимся в небо. Казалось, она вот-вот заговорит.
— Может, это тот самый граф? — спросила Лида.
— Граф. Да не тот, — резко ответил Алеша.
Он взял лопату, быстро засыпал яму, притоптал землю ногами, прикрыл дерном.
— Уходим!
— Что ж ты молчишь? — обиженно сказала Лида. — Это связано с прабабушкой?
— Это связано со всеми, — неопределенно ответил Алеша.
Дома, когда отец вернулся с работы, Алеша подошел к нему и задал вопрос:
— Па-ап, у нас в селе был какой-нибудь памятник?
— Был, — ответил отец и посмотрел на сына. — А что?
— Интересно. А кому?
Отец ответил не сразу. Заложив руки за спину, прошелся по комнате.
— Спрашиваешь кому? Товарищу Сталину. Раньше его памятники были в каждом райцентре, а ретивые руководители старались установить и в центрах колхозов.
— А куда наш памятник подевался? Виктор Степанович пожал плечами:
— Черт его знает! Я еще пацаном был, в шестой или седьмой класс ходил. Тот памятник был установлен в графском парке в центре клумбы. Такой величественный бюст, золотом горевший в солнечных лучах. Из бронзы, что ли? Однажды утром идем в школу, глядь — памятника нет. Как сквозь землю провалился. Выходит, ночью убрали его.
— И ты ни разу не поинтересовался, где он?
— Ни разу. И знаешь, как-то никого это не интересовало. Убрали и убрали. Поделом! А что?
— Ничего, — ответил Алеша. — Просто интересно.
— Ничего интересного, — сказал отец. — Это теперь вы, молодые, много знаете. А тогда…
Что тогда, отец не договорил. Да, видимо, и не надо было говорить. Но оба подумали об одном и том же. Тимофей Игнатьевич Голота, один из корней рода, погиб не без благословения того, о ком только что шла речь. Да и не только он. Алеше на память пришли когда-то сказанные матерью цифры: двадцать шесть арестованных до войны и двенадцать — не вернувшихся с войны. Когда было страшнее? Наверное, до войны. Люди не знали, за что их убивали…
Глава 22
НЕОЖИДАННАЯ НАХОДКА
После неудачных поисков в клумбе Алеша решил попытать счастья в строениях. В старых. Вчера вечером он с матерью говорил о них. Да, там, где в одиночестве стоит бабушкина хата, была когда-то улица. От нее остались только старые ясени, липы, росшие некогда у домов.
— Деревня, как и все, обновляется, — сказала мать. — А значит, молодеет, красивеет. Закон природы.
— Деревня умирает, как и люди, — не согласился Алеша. — Бабушкин дом последний из бывшей улицы. Скоро и он погибнет.
— Строятся новые. Но дома — это еще не деревня.
— А кто строил Серафимин дом?
— Ее отец. Дом потом несколько раз перестраивали. Уже я помню.
— Давно?
— После войны, в сорок шестом. Я еще малая была, но помню, как в фундамент закладывали новые венцы, как перекрывали дранкой крышу. Особенно мне запомнилась толока…
— А что это такое?
— Это — когда добровольно собираются люди со всей деревни, чтобы помочь односельчанину в строительстве дома. Это было как праздник. Толокой дом ставили за несколько дней. И, разумеется, бесплатно. Жаль, позабыли люди хороший обычай.
Алеша представил себе шумную радостную толоку и в душе согласился с матерью. Что ж. Последняя старая деревенская хата, построенная всем миром, вскоре исчезнет — дом бабушки Серафимы снесут. Но Алешу сейчас занимало больше другое. Если хата много раз перестраивалась, то ни о каких тайниках в ней не может быть и речи. Таким образом, остается мельница. Может, он ошибается в расчетах? А может, не все знает? Может, в бабушкином сундуке скрыт секрет? Двойное днище, полые стенки…
Алеша взял электрический фонарик и направился к дому Серафимы. По ветхой лестнице пролез в чердачный проем, на четвереньках пополз по перекрытию. Ему казалось, что потолок вот-вот рухнет. Надо же, отец один тащил сундук на чердак! Запыленная и рваная обувь, разбитая прялка, детская люлька, дырявые корзины, потрепанная фуфайка… Чего здесь только нет, на этом ветхом и старом чердаке! Сундук стоит в углу. Рядом с ненужными вещами он тоже превратился в рухлядь, будто потерял блеск и цвет. Алеша осторожно откинул крышку. Те же платки, юбки, тряпки. Он осмотрел сундук со всех сторон. Ничего нового. А под вещами? Пошарил по дну и нащупал какой-то пакет. Что-то твердое, будто металлическое, завернуто в тряпки, туго перехвачено веревочкой. Алеша долго возился с узелком, потом непослушными пальцами размотал тряпку, и наконец у него в руках оказалась небольшая книжица в металлическом переплете. Развернул и не поверил глазам. В книжице лежала потемневшая, похожая на большую монету медаль «За трудовую доблесть». Неужели Серафимина? А он-то ничего не знал.
Книжица тяжелая. На металлическом переплете — тиснения, какие-то рисунки. Алеша смотрит на первую страничку. Выцветшими от времени чернилами вверху написано: за упокой. Ниже — имена: Пелагея, Прокоп,
Агафья, Семен, Анастасия, Иван, Мария… Кто такие Иван и Мария? Не те ли, о которых он узнал в Борках?
Алеша перевернул страничку. «За здравие». Новые имена: Серафима, Войтек, Семен (зачеркнуто), Тимофей (зачеркнуто), Анастасия (зачеркнуто), Антонина, Виктор… Стоп! Это же имя его отца. Выходит, Серафима еще в шестидесятых годах пользовалась семейным поминальником. На следующей страничке он нашел — Алексей, Любовь… Алеше стало жарко на этом полутемном холодном чердаке. Значит, верна его догадка, что Серафима тайком похоронила дочь. Своей рукой перенесла из списка живых в «за упокой». Странно, что никто из родных не знал об этой поименной родословной, которую так аккуратно вела прабабушка. Никому не доверяла? С этими записями еще придется разбираться… Что же еще на этом чердаке?