Сталина ему улыбалась, приносила чай со сдобой, создавала условия для нормальной подготовки к экзаменам, встречи с Оксаной тогда нужны были. А теперь, значит, нечего?
— Я должен ее видеть, — выпалил Гришка. — она меня оболгала.
— Как оболгала?
— Что не разрешила взять мне мотоцикл.
Председательша от удивления открыла рот. А разве она тебе разрешала?
— Да, сама. Я у нее не просил.
— Ну и нахал ты, Гришка, — с прижимом на каждое слово медленно выговорила председательша. — Ты что, хочешь опозорить мою единственную дочь? Она в жизни не позволяла себе врать.
У парня закипело внутри. Перед ним стояла будто не мать Оксаны, а какое-то чудовище, готовое проглотить его. Петр Саввич — известно. Тот никогда не был к нему доброжелательным. Но Сталина… Почему она так резко изменила к нему свое отношение?
— Мне только адрес дайте ее, — подавив в себе бурю негодования, попросил Гришка. — Больше мне от вас ничего не надо…
— А этого не хотел?! — вызывающе вскрикнула Певниха и выставила перед носом парня комбинацию из трех пальцев. — Не смей и думать о ней… Ху-ли-ган!
24
«…Я, раздосадованный, униженный, поплелся домой. После разговора со Сталиной мне стало ясно, что никто из Певнев меня защищать не станет. От встречи с Петром Саввичем никакого добра тоже не будет. Чего доброго, отлупит еще как Сидорову козу, а потом иди и доказывай, что это было не так. Нет, дорога мне сюда заказана навсегда. Но все же меня успокаивало одно: хорошо, что встречу с Оксаниными родителями я не отложил на завтра. Значит, время выиграно.
После этой встречи в моей голове творилось что-то невообразимое. В ней столкнулись самые противоречивые мысли, выводы, совершенно мне не понятные и неразрешимые. Прежде всего — о самой Оксанке. Подлиза и выскочка, изменница и предательница. Как я ее еще мог назвать? Я впервые задумался над своей любовью. А что такое любовь? Я годами лелеял надежду на встречу с любимой, в мечтах носил ее на руках, парил вместе с ней в облаках, я ее нежил, голубил, ловил ее каждый взгляд, чувствовал каждое ее желание и готов был исполнить немедленно. Ночами она преследовала меня во снах, днями я просиживал где-нибудь в кустах, чтобы хоть издали увидеть ее… Казалось, мечта сбылась. Она ответила взаимностью. Я был готов на все, даже изменить выбор профессии. Ради нее, моей мечты… И вот финал. Неужели так бывает в жизни с другими? Ну ладно, для нас, неопытных, случилась неприятность… А поведение Станиславы Ивановны? Она-то могла спросить, что к чему? Хотя бы узнать, как здоровье, действительно ли меня посадят и на сколько? А, собственно, зачем ей это нужно. Для нее главное — дочь. Как наседка в защиту цыплят, так и она в защиту единственной… Как же мне развязать этот узел? И вообще распутать его можно или нет?
Я незаметно для себя вязал узлы на подвернувшейся мне веревке, затягивал их потуже, затем, при мрачных мыслях, обдирая кожу на пальцах, а где зубами, развязывал эти узлы и снова завязывал. Теория подсказывала, что выход есть.
Мать и отец стали какими-то отрешенными. Они будто не замечали меня. Отец с головой ушел в хозяйские дела, что-то мастерил, ладил, копошился в сарае, колол с остервенением пересохшие узловатые комли, годами валявшиеся под навесом, будто это было так необходимо и срочно. Мать тоже без толку сновала во дворе, по десять раз переставляя с места на место пустые банки, ведра, печальными глазами искоса поглядывала на меня, вздыхала. Я, разумеется, тоже чувствовал себя не в своей тарелке, но виду не показывал. Чистил, смазывал свой старый велосипед, прилаживал к левой педали ось, которая еще в прошлом году живьем была выворочена из гнезда.
Так продолжаться долго не могло. Набравшись мужества, я подошел к матери и тихо, чтобы не слышал отец, попросил:
— Мне нужны деньги.
— Зачем? — какая-то надежда вспыхнула в глазах матери. — Они согласны взять деньги за побитый мотоцикл?
— Нет. Я должен поехать в Гродно.
— А как с невыездом? Тебе разрешили?
— Разрешили, — утвердительно кивнул я головой. — Да не переживай ты, мам. Все уладится. Убиваешься по пустякам.
А у самого на душе скребли кошки…»
25
Гришка знал: все, что завертелось вокруг него, — не пустяки. Только чистосердечное признание Оксаны могло спасти его от позора. Но как найти ее в Гродно? Почтальонша тетя Дуся, к которой он обратился вечером, посочувствовав Гришке, не вспомнила адреса сестры Станиславы Ивановны. Имя помнила — Мика (наверное, опять какая-нибудь загадка от сталинщины, подумал Гриша). И фамилия, кажется, Ярошеня. А вот адрес — хоть убей — не помнила. «Подожди, — посоветовала Гришке, — напишут Певни письмо дочери, я обязательно тебе подскажу».
Но ждать было некогда. Мать вручила Гришке две четвертных, и он, рассовав их в разные карманы, взял еще пятерку на мелкие расходы и уехал в райцентр. Автобус в Гродно отправлялся вечером. Семь часов езды. Парня это устраивало. Не надо ночью шататься по незнакомому городу. В автобусе как-нибудь передремлет, а утром займется поисками Оксаны.
Утром в Гродно Гриша два часа слонялся по привокзальной площади, заглядывал в закрытые киоски, изучал автобусные маршруты. В восемь часов подошел к справочному бюро и, решившись, спросил:
— Вы бы не подсказали, на какой улице проживает Ярошеня Мика.
— Отчество как?
— Не знаю, — но вспомнив, что это сестра Сталины, поправился, — Ивановна, кажется…
Через несколько минут, уплатив деньги, Гришка получил справку, в которой числилось шесть Ярошеней М. И. Против каждой фамилии стояло название улицы, против четырех — номера телефонов.
Разменяв в киоске полтинник, Гришка закрылся в телефонной будке и набрал первый номер.
— Ярошеня слушает, — прозвучал густой бас в трубке.
— Мне нужна Мика Ивановна, — голос у Гришки дрожал, был глухим и невнятным.
— Нет у нас такой…
На четвертом номере Гришку обозвали балбесом и пригрозили, что при повторном звонке найдут на него управу. Гришка сконфузился, не зная, за что попал в такую немилость, повесил трубку и с тяжелым вздохом вышел на улицу. Оставалось еще два адреса.
Города он не знал. Где располагаются указанные в справке улицы? Парень, прикинув свои сбережения, решил нанять такси. Водитель, с любопытством оглядев Гришку, включил счетчик и, объехав вокруг здания вокзала, выскочил на одну из улиц. Лихо таксисты ездят в городах! Резко переезжают из одной полосы на другую, обгоняют троллейбусы и грузовики, тормозят и намертво. Счетчик громко отстукивал километры, а заодно и рубли. Гришка незаметно скользнул взглядом по табло счетчика и ужаснулся: «И зачем мне это такси?» — подумал с горечью. А рядом, как назло, один за другим бежали автобусы и троллейбусы. Полупустые. За сносную оплату из одного конца в другой доставят.
— Долго еще? — с надеждой спросил Гришка.
— Порядочно… Не в деревне же… — и через минуту поинтересовался: — Ты к знакомым или куда?
— К знакомым. Но мне и в мединститут нужно.
— Тогда сходи у мединститута. Вот он. А к знакомым на третьем троллейбусе доедешь.
Гришка важно сунул в руку водителя деньги и вышел из машины. Постоял немного, огляделся по сторонам. Затем медленно направился в здание мединститута.
26
«…Это водитель такси навел меня на идеальную мысль: зайти вначале в приемную комиссию мединститута. Ведь Оксана уже сдала документы, и, по всей вероятности, там должен быть указан адрес, по которому она проживает в Гродно. А если не будет? Я все равно ничего не потеряю. Сяду на третий троллейбус и поеду искать улицу Строителей. Но у меня с собой тоже есть документы, и я не могу никак решиться: сдавать их или нет? Не тянет меня в мединститут. Ради Оксаны я мог решиться на это. Но после случившегося… А, собственно, у меня теперь и другого выхода нет. Еще не известно, придется ли мне сдавать вступительные экзамены. Где гарантия, что меня не посадят… Только Оксана может меня выручить.