– Отпустите нас, мы не хотим, найдите других, согласных, уверена, что таких достаточно! – пытаюсь побороться за нас с Сашкой, бокал отодвигаю в сторону уверенной рукой.
– Чё? – задает он глупый вопрос, бессмысленно хлопая глазами. – Чё ты там вякаешь? Пей давай, – снова пихает мне в лицо бокал, а я по инерции дергаю рукой, и он падает вниз, оставляя после себя большое влажное пятно, которое тут же впитывается в грязный бордовый ковер.
– Хочешь поиграть? – бугай щурит маленькие глазки и усмехается, двигая мощной шеей. – Будет тебе игра, шалава. Давай, цветочек, поработай ротиком, – он расстегивает ширинку, и я в ужасе смотрю вниз, не зная, что делать и куда бежать, всё кончено, нам не справиться с этими мужиками. Изнасилуют, заставят их обслуживать, а потом выкинут, может, убьют, чтобы в полицию не пошли, и всё это за дверьми приличного ресторана, но в чужой стране, где исчезновение двух русских наивных девчонок не обеспокоит никого…
Закрываю глаза, так глупо, по-детски стараясь спрятаться и отгородиться от кошмара, убежать в потустороннюю реальность и сделать вид, что меня тут нет, уже чувствую на своей голове чужую руку, которая тянет меня вниз, заставляет опуститься на колени…
И вдруг слышу какой-то шум, грохот, резко распахиваю глаза и вижу боковым зрением, как второй бугай уже опрокинул Сашку на диван и лег на нее, ее ноги бьются в воздухе, а он пытается между ними протиснуться, она верещит так, что закладывает уши, но выстрел обрывает ее крик.
Как в замедленной съемке, заторможенно поворачиваю голову и вижу, как мой насильник резко опускает руки на свой пах, хватает воздух, как рыба, между пальцами просачивается кровь, он начинает реветь, как раненый медведь, и, покачиваясь, заваливается назад, а я онемела, не могу кричать, не могу пошевелиться, не понимаю, что происходит.
Слезы и пот заливают глаза, в ушах шумит, звон нарастает, как будто кто-то дернул за язык колокола прямо в моей голове. Слышу второй выстрел, топот ног, снова крик Сашки и громкие приказы успокоиться и разобраться. В чем? Не понимаю.
И когда меня кто-то обнимает, я начинаю дико, суматошно сопротивляться и биться, думая, что пришла расплата. Отчаянно борюсь за свою жизнь, пока не слышу тихое:
– Девочка, успокойся.
Басманов… Рамиль… Пришел, он здесь, пришел за мной и спас от насильников. Наверное, это галлюцинация, он явился прямо из моих грез в этот грязный мир, куда я пришла своими же ногами, но нет, это действительно он, я узнаю его по запаху. Так сильно пахнет порохом, но сквозь него пробивается до боли знакомый мужской аромат, который проникает через ноздри прямо в мою суть, запуская механизм узнавания.
– Не плачь, моя девочка, всё кончилось, – уговаривает он меня, обнимая так крепко, что трещат кости, но я рада боли, она оживляет. Рамиль подхватывает меня на руки и кому-то говорит, чтобы Сашку забрали вместе со мной. Я молча утыкаюсь ему в шею и вдыхаю родной запах. Мне так плохо, и хочется рыдать снова и снова, начинаю заливать его рубашку, размазываю слезы по щекам, рыдаю, бормочу какую-то чушь о том, что не понимаю, откуда он здесь взялся… А он просто сжимает меня, закрывая от всего мира, не давая никому меня тронуть.
Потом мы куда-то долго едем. Я не понимаю, что происходит, но подчиняюсь ему, мне кажется, что даже засыпаю, а очнувшись, вижу себя в белом кожаном кресле. Смотрю в сторону и замечаю иллюминатор. Боже мой. За ним синеет бескрайнее небо с белыми облаками, которые плывут рядом с крылом самолета.
Мои глаза натыкаются на Басманова, он сидит в кресле напротив и изучает меня серьезными глазами. А я в ответ изучаю его.
Он похудел, осунулся. Нет, черный пиджак не висит мешком, а натянут на крепкое мужское тело, которое выглядит сильным и мужественным, но в целом всё равно заметно, что Рамиль потерял в весе. Кожа серая, нездоровая, кажется, что он болен.
А еще щеки покрывает щетина, практически выросла борода, такое ощущение, что он не брился всё то время, которое мы не видели друг друга. Он еще больше стал похож на бандита, пугающий, властный, такой сейчас далекий, непонятный и непостижимый, что боль выламывает грудину, прорывается наружу. Я едва ее терплю.
Но в то же время соскучилась, понимаю это вдруг четко и ясно. Соскучилась по этому суровому, молчаливому человеку почти в два раза старше меня. По его присутствию соскучилась, по своим ощущениям рядом с ним. Ведь с другими ничего подобного и близко не было.
Я пыталась забыть, старалась найти замену, но ничего не получалось, внутри занозой засели противоречивые, такие больные чувства, которые я не смогла в себе убить. Сердце стучит сильнее, рядом с ним оно всегда бьется в ритме тахикардии.