На лице Брондстеда отразилось безграничное удивление.
— Как? — ошеломленно спросил он. — Вы мне позволите...
Коплан кивнул:
— Не знаю, как это скажется на моем послужном списке, но я принимаю риск. Ради вас и ради них.
Через час на телерадарной станции, охранявшейся двумя полицейскими, Коплан и Брондстед вошли в аппаратную телепередатчика.
На верхушке решетчатой башни радиоволновый рефлектор повернулся по оси, нацелился на небо.
Стоя возле Брондстеда, который дрожащей рукой подносил микрофон ко рту, Франсис Коплан прошептал:
— Будьте лаконичны и убедительны.
Брондстед кивнул, потом бесцветным голосом, но четко произнося слова, сказал:
— Говорит номер первый... Всем... Это моя последняя передача. Немедленно прекратите посылку информации, уничтожьте ту, которая есть у вас, предупредите ваших информаторов. Специальные службы обнаружили нашу организацию, с минуты на минуту я буду арестован. В первую очередь уничтожьте ваши приемники, не оставляйте ничего компрометирующего и навсегда порвите все контакты. Наша миссия завершена... Прощайте.
Силы его кончились, и, когда затихло последнее слово, он внезапно упал в обморок.
Его тело свалилось вперед, голова стукнулась о подставку микрофона. По смертельно бледному лицу Коплан понял, что не выдержало сердце. Он отвернулся от аппарата и громко крикнул:
— Сдавайтесь, Брондстед! Вы арестованы!
Затем он опрокинул микрофон локтем, зная, что его слова и грохот вызовут ужас у слушателей, потом выключил передатчик.
Он осмотрел лежавшего без сознания, не нашел пульса. Одним прыжком проскочив аппаратную, он распахнул дверь и крикнул дежурившему в зале усилителей оператору:
— Быстро! Вызовите «скорую»... Брондстед умирает.
Коплан вернулся в Париж через день.
В Исландии следствие продвигалось гигантскими шагами.
Сурово допрошенный и потом сведенный на очной ставке с Бернхофтом Хельгасон выдал следователям все недостающие звенья. Брондстед умер по дороге в больницу. А Коплан окончательно раскрыл его роль одураченного сообщника, обманутого в чистых намерениях, чья память не должна быть запачкана.
Так что Франсис вошел в кабинет Старика с чистой совестью и чувством удовлетворения от выполненного долга.
— Что за махинации? Как получилось, что Брондстед смог связаться по радио со своими агентами на местах, хотя уже сорок восемь часов находился под вашим контролем? Как получилось, что вы вмешались слишком поздно, когда передача закончилась?
Эта суровая нотация не застала Коплана врасплох. Он догадывался, что его коллеги, поставленные прослушивать эфир в доме Гертруд Карлсон, сразу же отправили рапорт в Париж.
— Я сам стал жертвой обмана со стороны местных властей, — уверил он с полным спокойствием. — Брондстед пользовался большой поддержкой в городе и даже сохранил симпатию следователей. Когда он выразил желание в последний раз осмотреть то, что построил в Акюрейри, ему не отказали в последней просьбе.
— Вы ведь знали, для чего служил передатчик? — взорвался Старик. — Вы знали дни и часы его выходов в эфир.
— Ну да, — признал Коплан без особых сожалений. — Меня задержали у дверей... Я не мог ходить за ним по пятам. Вмешаться должны были исландцы.
— В общем, мы не узнаем, кто во Франции передавал сведения нашему филантропу!
— Может быть, узнаем... От стюарда Йонссона, арестованного вчера. Но я охотно соглашаюсь с вами, что будет очень трудно установить их вину за отсутствием решающих улик.
Старика чуть не хватил удар.
— Вас это, кажется, не особо волнует? — рявкнул он, испепеляя подчиненного взглядом.
Но Коплан не дрогнул.
— Честно говоря, эта частичная неудача не волнует меня до такой степени, чтобы лишить аппетита, — признался он. — Все эти несчастные атомщики, озабоченные будущим себе подобных, проживут несколько месяцев в постоянном страхе. Это достаточное наказание, на мой взгляд.
Делая вид, что не замечает ярости своего шефа, он добавил миролюбивым тоном:
— Между нами, эти атомные отходы — худшая язва нашей цивилизации. Ни один способ складирования не является полностью надежным в долгосрочном плане, а масса отходов не перестает увеличиваться. Кстати, насколько велики результаты бедствия в Хинкли Поэнте?
Досада Старика улеглась.
— Я мало знаю, — ответил он. — Это станет известно лет через десять... Но факт, что радиоактивное облако дошло до Австрии, а в Париже за двадцать четыре часа было собрано в двадцать пять раз больше радиоактивных осадков, чем обычно.
С этого момента разговор перешел на дьявольскую диверсию, и Коплан сообщил:
— Хельгасон, который был правой рукой Бернхофта, в конце концов раскололся. Группа, имевшая задание взорвать резервуары, установила две бомбы цилиндрической формы взрывного и одновременно зажигательного действия, которые должны были взорваться с интервалом в день. Это, как кажется, был только эксперимент. Бернхофт блефовал, утверждая, что последующие нападения неизбежны. Тем не менее я думаю, что меры безопасности лучше оставить в силе.
— А личность этих подонков установили? — забеспокоился Старик.
— Они за решеткой. Вернулись в Исландию на траулере, подобравшем их в Шотландии. «Вернулись» не очень удачное выражение, потому что все трое разных национальностей. Один — ирландец, бывший член ИРА; второй — прирожденный анархист родом из Испании, а третий — палестинец.
— Они вместе со своими главарями предстанут перед международным трибуналом и будут повешены, — предсказал Старик.
— Им повезло, — сказал Франсис. — Попади они в мои руки, я бы устроил им сюрприз: не слишком долгое пребывание при смертельной дозе облучения заставило бы их сдыхать медленно. Так они лучше поняли бы эффект своего террористического акта.
Старик оперся на скрещенные руки.
— Хороших идей у вас много, — пробурчал он, исподлобья глядя на него. — Вы расточаете сокровища своего воображения то на мечты о казни, то на саботаж ареста. А организаторов этой необъявленной войны против белой расы поймать будет невозможно, я полагаю?
— Если только все заинтересованные страны не пообещают слепого возмездия при первой же диверсии в будущем. Я не вижу, как помешать им вредить, — сказал Коплан. — Даже Бернхофт не знает их настоящих имен. Они растворились среди семидесяти миллионов арабов, живущих в разных странах. Мы пресекли их поползновения, это главное.
Старик машинально извлек из кармана пиджака кисет с табаком, взял со стола трубку. Это был признак, говорящий, что внутреннее возбуждение спало.
— Выбор Исландии в качестве штаба для их атак против Запада был хитроумным, — заметил он как специалист по тайным операциям. — Этот остров — перекресток между Америкой, Европой и полярными землями, место, географически близкое к СССР и двум другим континентам. Трудно найти лучшую стратегическую базу.
— Бесспорно, — добавил Франсис. — Положение острова имело еще одно преимущество, даже если не брать в расчет дальнюю радиосвязь через ионосферу. Он относительно защищен от катастроф, угрожавших США, Европе и России. Организаторы считали, что находятся слишком далеко от атомных станций, чтобы самим не пострадать от последствий своих диверсий.
Старик кивнул, раскуривая трубку.
— Да, они могли так считать, — согласился он после трех затяжек и добавил: — В общем, Олег Некрасов заслужил вид на жительство. Вы не хотите сообщить ему об этом?
На следующий день в Стокгольме Гертруд Карлсон и Ингвар Скоглунд были незаметно отпущены на свободу.
Ни она, ни он не подавали жалобы на незаконный арест. Шведские газеты, сообщали об аресте в Исландии покушавшихся на Энгельбректа и о трагической кончине Йоргена Брондстеда накануне предъявления ему обвинения.