— Спасайтесь, государь, нас слишком мало!
В этой ранней апрельской жаре, в пыли завязалась яростная битва, унесшая жизни многих, так и не увидавших в лицо своих убийц. Я даже думаю, что среди шарахающихся в сторону, встающих на дыбы лошадей немало наших ударов пришлось по своим же братьям… Так или иначе, из-за оплошности или по какой другой причине, я получил удар, который разбил мою кольчугу и глубоко ранил меня в спину. Каждый проклинал Онфруа, затянувшего короля в эту авантюру, несмотря на его колебания. Но тогда нам было не до взвешивания доводов коннетабля: нужно было как можно скорее выбраться оттуда, если только это было еще возможно. Яркий блеск шлемов и скрещивающихся клинков спорил с сиянием солнечного света и слепил глаза. Наши кони издавали ржание, подобное лаю собак; они кусали друг друга и свирепо топтали трупы павших воинов. Крики раненых, команды, кличи, возгласы слились с ударами оружия. Я старался не слишком удаляться от короля; его легко было узнать по золотой короне, надетой на шлем. Он не захотел покинуть своих воинов на поле брани, дорого платил за себя и сражался с большим умением. Однако неверные превосходили нас числом.
— Спасайте короля! — проревел Торон. — Он не должен попасть в плен!
Чтобы сдержать напор нападавших, преградить им путь и позволить королю выбраться, несколько рыцарей пожертвовали собой. Град посыпавшихся на них ударов выбил их из седел, но мы успели воссоединиться.
— Король! — кричал один из мавров, — сдавайся! Король короля не убивает! Твоя жизнь будет спасена!
— Нет! Торон, Гио, ко мне!
Торон отчаянно бросился вперед. На какие-то мгновения он отвлек мавров на себя. Абрахам из Назарета, Годфруа де Торол и другие следовали его примеру. Некоторые не выдержали напора. Коннетабль оставался еще в седле и мог отступать вместе с нами; он был весь в крови и выглядел удрученно. Наконец шум битвы встревожил наши отряды, занимавшиеся грабежом в долине. Подмога шла. Конница Фарруха прервала сражение…
Мы же спасли самое главное: государь наш, король, не попал в руки Саладину, что было бы худшей из катастроф! Но сколько наших отважных товарищей сложило при этом свои головы! Король отправил гонцов в Иерусалим, чтобы «успокоить» сторонников королевы и разгласить на улицах новость о том, что не было никакого сражения, а произошла всего лишь стычка передовых отрядов. Если бы в городе распространился слух о том, что король попал в плен, как случилось в лагере, что предприняла бы тогда королева? Она вполне могла бы объявить себя правительницей или вызвать народные волнения под знаменем спасения королевства.
Тою же ночью когда мы наслаждались в лагере своей безопасностью и заслуженным отдыхом, король отправился проведать своего коннетабля. В бою одна из стрел пробила Онфруа де Торону нос, другая попала в колено, еще одна — в ступню; его бока также были исколоты, несколько сабельных ударов сломали ему два ребра, а на животе видны были три открытые раны. Он лежал, распростершись на своей походной кровати в великолепной алой палатке, известной даже среди неверных. Не привыкший к жалобам или стонам, он нашел в себе силы приподняться на локтях и учтиво приветствовать короля. Тот хотел его утешить.
— О, нет, мой сеньор Бодуэн, — произнес тот в ответ. — Нет, я знаю, что со мной все кончено. Будь я моложе, я бы встал на ноги. Но годы, годы… и сознание своей ошибки… Ежели прежде я и служил вам верой и правдой, то теперь из пустой самоуверенности я утратил все прежние заслуги.
— Милый мой друг Онфруа, вы дважды неправы: это была всего лишь стычка боевых дозоров, и мы были в меньшинстве.
— Я почти смеялся над вашей прозорливостью. По необъяснимой глупости, слепо отвергая доводы, коннетабль подверг жизнь своего короля опасности!.. Он, обязанный неустанно следить за ним… Недостойный оставаться коннетаблем, я не могу жить дальше…
— Это безумие! Покидая меня от стыда, вы усугубляете вашу ошибку; ошибка же эта простительна, ибо нам удалось спастись.
— Кто поручится, что подобное затмение не приведет меня к более тяжким проступкам?