— Я умоляю тебя! О! Я умоляю тебя во имя спасения души…
— Присоединяйся к нам, Ги.
— Ты мне дороже всех, а остальное неважно!
— Поедем с нами. Там — спасение.
— Моя мать не разрешила мне и дяди тоже. Это безумная идея — отправиться в Иерусалим, да еще в такое время года.
— Безумие из-за трусости отказаться от любви только потому, что путь к ней далек и труден, потому что мать и дяди против. Тем хуже для тебя!
— Я любил тебя и люблю!
— Любишь достаточно, чтобы мечтать ночами, но слишком мало, чтобы отказаться от своей прекрасной шляпы. Оставь меня.
— Жанна, Жанна моя, ты видишь мое унижение!
— Так спасай по крайней мере свое достоинство, раз ты остаешься здесь. Перестань смешить людей.
Священник произнес замечательную проповедь о Голгофе. Бедняга никогда в жизни не ступал по этой горе страдания, не видел своими глазами ни гефсиманских олив, ни небесной эмали Святого Града. Но душа его была доброй. Для него город Спасителя походил на Мортань, где был графский замок и где сам он появился на свет; гора — на местные холмы, густо поросшие замшелыми дубами. Я слушал вполуха — мне хватало моей радости, она была для меня лучшей проповедью, и я предавался ей без удержу. В первом ряду, между Жанной и Рено, преклонил колена хозяин, за ним — наши спутники и ваш покорный слуга. Вокруг нас теснились остроконечные капюшоны, шерстяные накидки прихожан и прихожанок. Тамплиеры помещались в хоре церкви, в своих негнущихся блестящих кольчугах и белых плащах Ордена. Напротив них — мелкие землевладельцы округи, и среди них — припавший к столбу, рыдающий Ги де Реклоз, выставлявший напоказ свое горе, в надежде смягчить Жанну таким приемом. Но та не замечала его: она молилась. Старый кюре Сен-Пьера, хоть и был он простоват и несколько неотесан, старался изо всех сил служить как можно лучше, ибо понимал, что присутствует при самом достопамятном событии, помимо, конечно, пресуществления вина и хлеба в плоть и кровь Господа Христа. Он бы затруднился объяснить вам, что это за событие, а впрочем, кто бы смог тогда это сделать, кто бы предсказал последствия? Маленький родничок может положить начало огромной реке, но чаще всего — ручейку; иногда же водяная струйка возвращается обратно в ту самую землю, что ее породила, оросив и освежив зелень по берегам. Даже я, многое уже испытавший в жизни, не мог ни о чем догадаться! Но во мне жил, что-то суля и предзнаменуя, образ Жанны, сидящей за столом перед масляным светильником. Кюре сделал знак. Ему подали паломнические котомки и посохи. Я сразу заметил, что они украшены султанами из перьев, как у совы, трепещущими при каждом движении. Мне стало смешно, но я сдержался из уважения к святости места. Стараясь придать побольше торжественности своему голосу, кюре произнес слова благословения и, вручая каждому его суму и посох, провозгласил:
— Во имя Господа нашего Иисуса Христа получи эти дары в помощь и ознаменование твоего паломничества, да будешь достоин достичь в чистоте и целости пределов Гроба Господнего в Иерусалиме, цели твоего обета, и да вернешься ты жив и здоров по окончании твоего пути.
В этот момент Ги де Реклоз выступил вперед, приблизился, простер руки, но вдруг, опустив голову, вернулся и сел на место. Поднявшись на мгновение над рабским состоянием, он чуть было не завоевал свою Жанну и снова потерял ее, на этот раз уже навсегда, низведя свое существование к мелким ежедневным удовольствиям, отрекшись от той малой толики добра, что была в нем. Как вам известно, на следующий год он женился на графстве Мортань в лице тощего, неуживчивого существа, единственной дочери виконта, которая не дала ему потомства. Осенью его запорол кабан. Стремясь ко всему, он не получил ничего. Но оставим это.
В дверях церкви, когда колокола, окончив свой перезвон, дали ему возможность заговорить, господин Анселен сообщил во всеуслышание, что он предает своих людей и владения под покровительство тамплиеров Молеона, поскольку сын его Рено отбывает вместе с ним в крестовый поход. Молодые деревенские женщины протягивали ему младенцев для поцелуя, а закаленные всеми напастями и горестями жизни старики набожно касались полы его плаща.
На этом месте почти всегда Гио прерывал свое повествование до следующего вечера и возобновлял его, то удлиняя, то сокращая подробности, судя по своему настроению и достоинствам захожего гостя. Если тот уже странствовал по дорогам Франции и пересек Средиземное море, то Гио только обозначал путь следования сеньора Анселена, сообщая лишь особые его подробности. В противном случае он, отдавшись сладким воспоминаниям, с удовольствием воскрешал в памяти день за днем, проведенные им среди маленького воинства. На прощанье же он обычно говорил своим слушателям: