— Если бы знать наверняка, — стонал он, — продались ли они Саладину. Королю Бодуэну так нужны наши руки.
— Отец, — говорила Жанна, — на самом деле корабль ведут не моряки, а ангелы.
— Больно ленивые ангелы, они могли бы и поторопиться!
Иногда она ради его же пользы обманывала его:
— Не теряйте надежды. Один из тамплиеров, который часто путешествует, сказал, что Святая Земля уже недалеко. Он считает, что если ветер будет попутным, мы причалим раньше, чем через неделю.
— Это утешает. Но пока в трюме есть хоть один ящик, ветры ничего не значат. Нас преследует смерть; ей нечего продавать, она не похожа на этого самозваного капитана.
— Бог не покинет вас вблизи Иерусалима! Этот тамплиер сказал также, что лихорадки вроде вашей часты в Святой Земле, и они не опасны. Какое-то время они заставляют сильно страдать, но не затрагивают жизненных основ.
— Откуда он это знает?
— Он сам болел ею и выздоровел.
— О, моя девочка-надежда! Корабль потонет, а ты все будешь надеяться…
Так и случилось, и виной тому была ошибка нашего капитана. Он позволил буре застать нас в опасной близости Кипрского побережья. В носу обнаружилась течь. Я не знаю, каким образом и почему в эту черную грозовую ночь с громом и молниями, под брызгами пены и дождя, эта девочка-надежда появилась среди нас. При вспышках сигнального фонаря, как при ясном дне, мы увидели ее развевающиеся волосы. Она нам улыбалась, улыбалась, улыбалась! Наша тревога улеглась, успокоились и лошади в трюме, когда она туда спустилась. О, чудо чистой души, свет исполненного любви сердца! Все мы, с нашим грузом страстей и горестей за плечами, нашими добрыми и безобразными поступками в прошлом, нашими желаниями и утратами, молитвами и покаянием — чем были мы перед ней, перед истиной, которую она несла в себе, как не соломой или водяной пылью! Тогда, в ту ночь, среди этого хаоса рвущихся снастей, лошадиного ржания, на полузатопленном корабле я припал к ее ногам, облобызал ее руку, край ее платья.
— Ты, Гио? Скорее иди на помощь морякам, надо заткнуть течь! Будь полезным!
Я не помню, как мы спаслись и почему над нами и над спокойным морем воссияло утро… Жанна была возле отца. Она говорила ему что-то своим чудесным голосом, сравнимым, я повторяю это, лишь с журчанием источника, струящегося по камням в тени листвы. Я же, по своей мужской грубости и простоте, внимал ей и задавался вопросом, не во сне ли я ее вижу, существует ли эта женщина в действительности…
Изуродованный бурей, лишенный части своей оснастки, наш корабль смог наконец войти в Кипрскую гавань. Необходимо было поправить его корпус и оснастку. Одной печалью больше для Анселена. Однако, пропитанный ароматами воздух острова, его климат и представившийся нам отдых оказали на него благотворное воздействие. Горячка оставила его. Он даже набрал немного веса, краски вернулись на его лицо. Все мы понимали, что жить ему оставалось недолго, и что это было не более чем временной, преходящей отсрочкой. Однако это обманчивое улучшение вернуло Анселену решимость. На свой манер он совершил свое паломничество и, сам того не ведая, раскрыл саму основу человеческого существа — душу младенца. Он умилялся всему: цветку, морю в просвете красных скал, рыбам, побережью, плодам на деревьях, пению птиц, ходу солнца, буйству осени, напоминавшей здесь скорее вечное лето. Испытываемая им радость была, может быть, сродни тому восторгу, что охватит нас в день Воскресения: когда мы восстанем от тяжелого сна, внезапно обретем яркий свет в глазах, свежий соленый воздух в груди, гул крови в жилах. Даже те из нас, кого жизнь изрядно покалечила и огрубила душу, чувствовали всю необычность счастья Анселена. И ни у кого не возникало желания посмеяться над его детскими восклицаниями.
Но это не самое главное из того, что довелось мне увидеть на Кипре…
Я видел, как Жанна помогала прокаженным менять повязки, подносила питье, беседовала с ними с нежностью, без тени отвращения. То, что произошло в глубине моей души, предостережения, запечатлевшиеся во мне тогда, потрясли меня. Вы скоро узнаете, почему! Я прошу вас все-таки верить, что Жанна была девушкой из плоти и крови. Она хотела любить, рожать детей, имена которым она приготовила заранее, спать в постели с мужчиной, деля с ним ласки с тем же пылом и благородством, которые оживляли каждое ее движение. Как же долго пытался я понять, что именно хотело от нее Провидение! До сих пор во мне шевелится какая-то неудовлетворенность. Кто, в конце концов, победил в этой жизни и кто в ней побежденный? И почему смерть набрасывает свой темный молчаливый покров на то, что было исполнено такой мощной жизненной силы? Я чувствую, что сейчас Жанна жива, и даже живее, чем тогда, там, на кипрском побережье, с теми прокаженными. Голос ее умолк, однако, мне известно место, где покоится ее тело, ставшее прахом…