— Так вы — его дети. Не лейте слез. Вы видите, он отдыхает.
Голос его пресекся, и он добавил:
— И какая благодать почиет на его ровном челе…
Ни Жанна, ни Рено не поняли его мысли.
— Я пришел сюда, — продолжал Бодуэн, — на минуту, подышать свежим воздухом, отдохнуть от этого пиршества и музыки…
Поправившись, он уточнил:
— Как гласит Писание, не спеши в дом радости, а спеши в дом печали.
Потом он обратился к Рено:
— Вот вы и господин Молеона. Как вас именуют?
— Рено, государь, а это моя сестра, Жанна.
— Что такое этот Молеон?
— Маленькая деревня в лесистой местности, в низовьях Луары, на границе герцогства Бретонского.
— Недалеко от графства Анжу?
— Недалеко. В этом месте Анжу, Бретань и Пуату сходятся в одной точке.
— Мы могли бы быть почти соседями, мои предки из тех мест. Это удивительно, так вот обрести друг друга, вдалеке от земель Франции. Я родился здесь, в этих местах, и не знаю ничего другого.
Он говорил так, потому что ему было шестнадцать лет, и ничто — ни королевское достоинство, ни власть не изменили его. Но эта откровенность его не подвела, напротив, она привлекла к нему Рено и Жанну. В любом случае, в его словах не было расчета, он говорил просто и ясно. После минутного молчания он продолжил:
— Вы прибыли издалека и сейчас остались одни в этом городе. Мое сердце тронуто вашей печалью. Для вас, вернее, для нас — раз уж я тут, этот прекрасный день кончился смертью — но, хотя всякая вещь на земле имеет тот же скорбный конец, уход вашего отца, достигшего вечной обители, нельзя назвать печальным! Если в моих силах облегчить ваше горе, или чем-то помочь вам, скажите мне… Хотите ли вы остаться в Иерусалиме, или, поклонившись святыням, отправиться в обратный путь? Мой кузен из Фландрии скоро отплывает, увозя с собой часть наших надежд. Вам предоставят место на корабле…
— Вы плохо о нас думаете, — сказала Жанна с оттенком негодования. — Рено недостает опыта, но он всей душой стремится служить вам и сожалеет лишь о том, что его не было с вами при Монжизаре. Я же тоже могу быть чем-нибудь полезна… Я умею лечить и знаю секреты врачующих трав, мазей для утоления боли. Я умею также вправлять и сращивать сломанные кости.
— Добрый государь, соизвольте зачислить меня в ваше войско или в вашу стражу, — поддержал сестру Рено. — Со мной мои люди, верность и послушание которых неизмеримы. Они пойдут за мной туда, куда прикажут идти мне! Мы прибыли сюда не просто на поклонение Святым Местам, мы хотим сражаться и вместе с вами одолеть неверных!
— Пусть будет по-вашему, Рено. Отныне вы и ваша сестра принадлежат моему дому со всеми вашими людьми, пока вы сами хотите этого. Гио позаботится о вашем размещении.
Они поблагодарили его от всего сердца. На него же внезапно нахлынули мрачные мысли:
— Мне так не хватает друзей… которые были бы надежны… и рассказывали бы мне о Франции. Вы видели меня в зените славы, но вы не ведаете, как я одинок, какие козни плетутся вокруг меня, как я боюсь, что я не смогу, не сумею защитить мое королевство в будущем!
Тогда Жанна, потрясенная, устремилась к нему и склонилась над его рукой, чтобы запечатлеть на ней поцелуй преданности и полнейшего сочувствия. Но Бодуэн отдернул руку, как будто ее прикосновение обожгло его:
— Нет, сударыня! Это неуместно и невозможно.
— Разве вы не господин наш с этих пор?
— О! Сударыня, есть лишь один Господь для всех нас, всевидящий и всемогущий. Знайте: король Иерусалимский недостоин подобного поклонения. Он — лишь коронованная тень. Зачем же вам унижаться перед ним?
На этом он простился с нами и удалился; он сделал это столь же просто и поспешно, как и при своем появлении. Жанна бросилась на грудь своего брата, дрожа всем телом, и воскликнула, глядя на покоящегося Анселена:
— Смотри, смотри! Наш отец перестал улыбаться: его радость угасла с уходом короля. Что это значит, Рено?
Я отвечал:
— Это лишь скрытая работа тлена. Не нужно видеть в этом какой-то знак.
Она возразила:
— Но что означает поведение короля? Почему он отказался от моего поцелуя? За минуту до того он говорил о дружбе; слова шли от чистого сердца, и вдруг это охлаждение…
— Я не знаю, — пробормотал Рено.
— Откуда этот свет в его глазах, утоливший мое тяжкое горе, терзавшее сердце вопреки молитве, когда он приоткрыл нам то райское блаженство, что вкушает сейчас наш отец?
— Все дело в том, что он почтил нас своим визитом. Кто бы мог подумать, что сам король придет поклониться останкам хозяина Молеона!