Здравый смысл никогда не изменял Андрашу.
В приюте «Перелесок» было пусто и тихо. «Хозяин» по привычке варил еду — для самого себя — и запасал дрова в ожидании нового нашествия туристов. Он по-своему скучал без общества и в который уже раз склонялся к мысли о том, чтобы завести собаку.
Рассеянно помешивая кашу на дне кастрюли, «хозяин» от нечего делать посматривал на дорогу, на которой уже несколько дней никто не появлялся.
Внезапно отложив деревянную ложку, он вскочил на ноги: внизу, у поворота, показались двое.
«Петер Майер! — изумленно подумал он. — И где его черти носили? И к тому же с бабой! Ишь ты, держит ее за руку!»
Подобно многим другим, «хозяин» считал Петера Майера отчаянным гулякой, чуть ли не каждый день менявшим девушек. Вот и теперь ему наверняка понадобилась комната…
Но к его изумлению Петер Майер и не думал просить ключ. Зайдя под навес, он сел на толстое бревно, посадил к себе на колени девушку и сказал:
— Я больше здесь не работаю, «хозяин».
— Уволили? — не без ехидства спросил тот, бросив на Майера насмешливый взгляд.
Петер Майер хрипло расхохотался.
«Хозяин» перевел взгляд на ту, что сидела у Петера Майера на коленях. Длинное сиреневое платье, эдельвейсы в темных, коротко остриженных волосах, радостные серые глаза. Ее загорелая рука лежала на плече бывшего инструктора.
«Черт побери, — сердито подумал «хозяин» — И где он только находит себе таких! Хотя, кажется, я уже видел ее здесь…»
— Теперь я буду жить там, — сказал Петер Майер, указывая рукой в сторону лесного озера, и добавил совсем тихо: — Вместе с женой.
«Хозяин» вытаращил на него глаза, но промолчал. Сходив в дом, он принес кое-что из своих припасов: копченый окорок, хлеб и бутылку вина.
— Так ты, стало быть, теперь лесничий? — спросил «хозяин» после того, как нос его изрядно покраснел.
Петер Майер кивнул. Девушка по-прежнему сидела у него на коленях, не испытывая никакого желания слезать.
— Ты должен помочь мне, «хозяин», — сказал Петер Майер, переходя на местный говор, — ведь ты всегда помогал мне! К зиме я должен построить дом.
«Хозяин» задумался. Налил себе еще вина, отломил кусок черствого хлеба, бросил красноречивый взгляд на девушку, глубоко вздохнул и сказал:
— Дело, как я понимаю, спешное?
— Спешное! — засмеялся Петер Майер. — Ведь жизнь такая короткая штука! Правда, Оля?
Взявшись за руки, они пошли дальше, в сторону лесничества. И когда внизу, среди вековых елей, заблестела в полуденном свете гладкая поверхность озера, они остановились, выбирая место для своего будущего дома.
1996
ЗВОНЫ
(Исповедь молодой ведьмы)
Порой мне хочется уйти от этой жизни, скрыться, спрятаться, исчезнуть. Это происходит в те моменты, когда во мне просыпается нечто неведомое мне самой и совершенно чуждое моему окружению, когда мое сознание наполняется ровным, мощным светом, пожирающим сомнения, колебания, нерешительность, страх. Я просыпаюсь для какой-то иной реальности, стряхивая с себя свое повседневное, ничтожное обличив. Я просыпаюсь, чтобы исчезнуть.
Впервые тягу к такому исчезновению я ощутила в девятнадцать лет и одновременно почувствовала в себе ошеломляюще-странные, совершенно сбившие меня с толку способности. У меня появилось двойное зрение: все предметы, вещи, люди, дома, все, что окружало меня, оставалось прежним, и в то же время на фоне этого текла какая-то иная жизнь, не мешающая ходу обычной жизни, но тесно с ней переплетенная, так что все, что ежедневно происходило у меня на глазах, сразу обретало иной смысл и содержание. Временами эта «вторая» реальность становилась настолько интенсивной, что я ясно различала незнакомые голоса, говорящие на чужих языках, видела силуэты фигур и лица, несущие на себе отпечаток каких-то неизвестных мне страстей, даже ощущала запахи, совершенно не соответствующие моему «естественному» окружению.
Разумеется, первой моей мыслью было обратиться к психиатру, честно рассказать ему обо всем, попытаться «вылечиться». Но что-то удерживало меня от этого, что-то говорило мне, что со мной все в порядке и что такое двойное зрение — мое естественное состояние. И я держала в тайне знание о самой себе — до того момента, пока случай не вынудил меня внезапно раскрыть свои карты.
Экзамен по стилистике русского языка, упитанная, ухоженная дама с честно заработанным званием доцента, яркими губами и свежевыкрашенными и завитыми волосами, в рождественско-поросячьего цвета пушистой кофточке, жующая булку с дорогим швейцарским сыром… Она всегда что-нибудь жевала, ее двойной подбородок мерно двигался — туда-сюда, аккуратно наманикюренные пальцы выбивали легкую дробь на поверхности стола. Ей нравилось ставить студентам всякие оценки, она сортировала сдающих экзамены по степени их пригодности приносить пользу обществу — оценка была для нее приговором, клеймом или благословением.